Кекс ничего не ответил и, залпом осушив рюмку, чуть поморщился, закусил бутербродом с черной икрой и утер черную бороду салфеткой.

Черкиз мимолетно взглянул на него и вновь уткнулся взглядом в сцену, где распевал местный шансонье.

Если Кекс начнет им выкладывать все, что думает, то скоро в нем надобность исчезнет. И не Фитиль уберет, а Черкиз закажет, а Монгол пытать будет. Они же не догадываются, что он ходит под Фитилем, а они выполняют все его поручения. А тот еще наверняка под кем-то, может, кто из власти им командует. Только такие вопросы не принято задавать. Много знать будешь – кончишься скоро. Кекс хорошо усвоил эту прописную истину и потому если что знал, то привык молчать. Он просто сказал:

– Ништяк побазарили. По твоей специальности, Черкиз. На неделе поедешь на встречу. А Монгол пусть тебе обеспечит охрану. В цене с нами не хотят сходиться. Ты, Черкиз, с ними поторгуйся, потому что чую я – лапшальник вешают. Думают, раз их каналы, то мы бабла дадим, сколько попросят.

– У них каналы транспортировки, а у нас распространения, – заметил Черкиз. – И бабла они много получать не должны. Они провезли. Наши люди приняли, и мы торгуем. Пусть пасть на чужие бабки не разевают.

– Вот ты и побазарь с ними, Черкиз, – сказал Кекс и выпил вторую рюмку водки.

Кекс не спешил выкладывать всю информацию сразу. По поводу новой партии наркоты она у него давно была, он мог бы еще и повременить день-два, товар через неделю прийти должен, но он воспользовался этой информацией как отвлекающим маневром. Пусть думают о коксе, решают, как и что делать, а он еще посидит помолчит, как будто вместе с ними думает, а потом скажет им, как о повседневной мелочи, о Чубе и этом журналюге, и Монгол с Черкизом никогда не догадаются, что это дело важнее в сто раз.

– Кекс, сколько ребят дать Черкизу? И где стрелка забита?

– Где стрелка забита, я тебе позже скажу. А ребят… Дай человек пятнадцать. С пушками пусть едут. Не сторгуется Черкиз – может пальба начаться.

Монгол чуть прищурился, и в его глазах на мгновенье вспыхнул безумный огонек. Он бы, наверно, был только рад, если бы Черкиз не смог договориться и пришлось разговаривать по-другому. Монгол в стрельбищах чувствовал себя как рыба в воде. Был ранен несколько раз, да все равно не мог успокоиться и в каждой переделке принимал личное участие, может быть потому, что считал себя фаталистом, да и знал наверняка, что все равно от пули бандитской или ментовской умирать, так чего, как крыса в норе, отсиживаться? И не сидел, наравне со всеми был, потому Кекс и рассказал о нем Фитилю, тот и передал приказ назначить его бригадиром. У Кекса была и своя бригада, секретная. Они входили в состав монгольской, но шифровались, и если, скажем, возник бы бунт и Монгол решил бы отколоться или завязать и уехать в свои казахские степи, то пулю встретил бы он быстро.

Сейчас они сидели молча и пили водку. Каждый думал о своем. Черкиз наверняка пересчитывал в уме незаработанные бабки и выискивал лазейки, как бы умыкнуть побольше. Монгол сидел с каменным выражением лица, упершись взглядом в одну точку, как будто медитировал. Кекс помолчал некоторое время, а потом как будто случайно что-то вспомнил. Его голос стал ленивым и нейтральным, словно надо сделать что-то будничное, на что и время жалко тратить, но приходится.

– Черкиз, займись этим вопросом. Адрес смотри на обороте.

Он выложил на стол несколько фотографий.

– Это че за фриц? Фашист какой-то белобрысый.

– Точно фашист, – Черкиз даже нахмурился, может потому, что теперь немцы гораздо лучше украинцев живут.

– Русский один парень. Мешать он стал всем на белом свете. А это его тачка личная. Ты, Черкиз, пасти его должен и базары слушать, он должен с одним пареньком стыкануться, с журналюгой, вот ты их должен будешь вести двоих. А ты, Монгол, укоротишь им языки. По отдельности. Фриц у нас должен быть наркоманом. А второй, журналюга, когда дорогу переходит, никогда на светофор не смотрит. А это неправильно. Так не должно быть.

– А че они за фраера такие важные, что мы их будем пасти и убирать красиво, как в кино? – спросил Черкиз, буравя глазами Кекса, словно испытывал его на прочность взглядом.

– Козырным фраером надоело быть, Черкиз? Или квалификацию совсем потерял?

– Не пуржи, Черкиз, – поддержал Кекса Монгол. – Заказняк поступил. Будем работать, Кекс.

– Вот и работайте, – сухо ответил Кекс и, собравшись уходить, напомнил: – И смотрите, чтобы каналы не накрылись. Это на твоей совести, Черкиз. А о бабках после поговорим, когда результат будет.

«Не нравится мне Черкиз. Много базарить стал, – размышлял Кекс. – Может, он в курсах, что я под Фитилем хожу, а сам только притворяется, момента выжидает, чтобы самому под Фитиля стать? Но и Фитиль не лох. Не будет он Черкиза усиливать себе на погибель. Может, двоих прокинуть хочет? И меня и Черкиза? Монгол все равно не в теме, а просто исполнитель.

Охотников с нетерпением ждал того момента, когда наконец-таки жизнь станет по отношению к нему более благосклонной и вознаградит за все усилия разом. Он не без оснований рассчитывал, что с помощью документов, которые ему раздобыл Чуб, сможет сразу взлететь на вершину и стать скандально известным журналистом, а лучше скандальной известности для него не придумать. В глазах всего города он будет героем, защищающим всех от произвола властей и коммерсантов, и докажет, что те в сговоре и обманывают народ. Охотников на эти дни даже взял больничный. Он был настолько взбудоражен предстоящим успехом, что совсем не мог работать. Разве могла сравниться его нынешняя, будничная работа, какие-то статейки и краткие интервью, с тем, что его ожидает в будущем? Да, наверняка шеф, так любящий пожурить его за какую-нибудь промашку, заговорит с ним по-другому и предложит что-то серьезное, а он, Охотников, конечно же, откажется, потому что у него будет выбор работодателей, один лучше другого. И еще, это можно утверждать с полной уверенностью, Охотникова пригласят на телевидение. Он выступит на каком-нибудь злободневном токшоу, а там можно и тележурналистом стать. Он