не менее я и там, несмотря на растерянность, пытался не уронить достоинство белого джентльмена. И хотя эти человекообразные карлики немало меня напугали, я все же постарался вступить с ними в контакт и говорить по возможности вежливо. Я спросил, не подскажут ли они мне, как я могу выбраться отсюда. Я хотел подчеркнуть, что зашел к ним по чистой случайности и ни в коей мере не хотел бы нарушать их покой или каким-то образом мешать их привычному образу жизни. Они обступили меня плотной толпой. Толпа эта колебалась и раскачивалась, совершенно как это происходит с водорослями, попавшими в течение. Карлики лезли отовсюду – казалось, не было такого места, откуда не мог бы выбраться заросший волосами человечек на кривых ногах: из-под досок так называемой «мостовой», из-за горы мусора, из земляной кучи, наваленной на перекрестке, из лачуг, из-под перевернутых ящиков, служивших здесь, по всей видимости, скамейками… Их становилось все больше, и под конец мне уже мерещилось, будто они вылепливались прямо из здешнего зловонного воздуха.

Как я уже упоминал, было жарко и душно, но к этому прибавились еще и миазмы, которыми полна была атмосфера грязного квартала, населенного отвратительными карликами. На многих лицах красовались бородавки – округлые, рыхлые, розоватые. Бородавки эти росли на носах и в углах глаз, у некоторых – прямо посреди брови или на лбу; они казались россыпью дополнительных выпученных глаз. Все эти существа подбирались ко мне все ближе, и источаемый ими отвратительный запах делался все гуще, так что в конце концов мне стало просто нечем дышать.

Первоначально я пытался показать им, что у меня нет никаких враждебных намерений и что я оказался в месте их обитания волей чистейшего случая – вследствие своей задумчивости. Сейчас же я начинаю думать, что ничего случайного тут не было и в каком-то смысле именно раздумья о книге «Песни запредельного» и заставили меня ступить на эту пагубную дорогу. Так или иначе, я считал, что они испытывают передо мной страх и что моя первейшая задача – успокоить их и показать отсутствие какой-либо агрессии с моей стороны. Но уже в самом скором времени я осознал свою ошибку. Это не им следовало бояться меня – это я находился в опасности, причем в опасности серьезной. Я видел их рты… – Он поморщился, как от физической боли. – Их рты, полные желтых гнилых зубов… Это были не человеческие зубы, это были иголки, причем росшие в два ряда… Опасность представляли не столько укусы (хотя, судя по всему, они запросто могли бы отъесть кусок плоти от моего бренного тела), сколько все те инфекции, которыми они могли меня заразить. В том, что эти рты представляли собой источник самой жуткой заразы, я не сомневался ни мгновения. Любое соприкосновение с этими существами могло стать губительным для здоровья.

Мне оставалось только одно: распугать их каким-нибудь резким движением и таким образом проложить себе путь к отступлению. Да, я понятия не имел, как отсюда выбраться, но в любом случае этот квартал не бесконечен. Двигаясь в любом произвольно избранном направлении, я рано или поздно оставлю позади этот рассадник злобы и гнусной заразы.

Я вытащил из кармана зажигалку (десятки глаз настороженно следили за каждым моим движением), затем извлек носовой платок и поджег его. Существа шлепали губами и смотрели, как пламя охватывает платок, начиная с угла. Внезапно я закричал, как яростный берсерк, готовый ринуться в битву, и швырнул горящий платок в толпу. Вспорхнув, как огненная бабочка, он опустился на голову одного из этих существ; волосы и борода его тотчас вспыхнули. Существо принялось вопить и кататься по земле, хватаясь руками за голову; остальные расступились, боясь обжечься, и начали метаться из стороны в сторону – они явно не понимали, что им следует предпринять. Пока они не опомнились и не сформировали новое общее настроение – мне почему-то думалось, что они обладают не столько индивидуальным, сколько коллективным сознанием, подобно муравьям, – я поспешно ретировался.

Мой поступок сбил их с толку. Им потребовалось время на осознание произошедшего и на выработку новой «стратегии» по отношению к чужаку. Этим я и воспользовался. Уже не заботясь о состоянии своей обуви и брюк, я бежал по прыгающим под ногами доскам. Грязь разбрызгивалась повсюду, мелькали и колыхались странные дома, казавшиеся живыми существами, – их глазки-щели следили за мной… или, возможно, то была лишь игра моего разгоряченного воображения? Я миновал несколько улиц – если эти разливы жидкой грязи можно назвать «улицами», – свернул за угол и неожиданно очутился напротив исключительно мерзкого бара. Вывеска этого бара висела криво, надпись на ней была наполовину затерта, так что разобрать ее представлялось почти невозможным. На провалившихся ступенях стоял отвратительного вида мужчина и курил какую-то вонючую мерзость. Однако с первого же взгляда я понял, что мужчина этот – каким бы неприятным он ни был – не имеет ничего общего с теми волосатыми карликами, от которых я только что спасался самым постыдным бегством. Он критически взглянул на мой хорошо пошитый пиджак, затем опустил глаза на мои забрызганные грязью брюки и хмыкнул.

«Видать, занесло вас, сэр, куда не следовало», – заметил он философски.

«Ваша правда, дружище», – сказал я, стараясь подладиться к нему.

«Что ж, этот бар – тоже не такое место, где гусям вроде вас стоит задерживаться, – заметил он весьма непочтительно. – Здесь таких ощиплют и бросят в котел, так что уносили бы вы ноги куда подальше».

«Благодарю вас, дружище», – сказал я.

Он захохотал – его насмешила моя вежливость. Я же был вне себя от радости просто потому, что выбрался из странного зыбкого места в мир обычных людей, пусть даже эти люди были весьма неприятны на вид и, несомненно, источали угрозу.

Минут через десять быстрой ходьбы я уже оказался на улицах, где можно было расслабиться и разжать кулаки. Здесь разве что моя запачканная одежда могла привлечь к себе внимание, поэтому я поспешил домой, поздравляя себя с тем, что так удачно выпутался из весьма неприятного приключения.

Как вскоре выяснилось, это было лишь началом. Мои сны стали тревожными, а зачастую я и вовсе не мог заснуть и мучился бессонницей ночь напролет, поэтому взял себе за правило выпивать стаканчик виски перед тем, как отправляться в постель. Это немного помогло, но не избавило меня от странных сновидений, после которых я просыпался уставшим, словно всю ночь куда-то бежал или карабкался на какие-то скалы. Впрочем, все это можно было перетерпеть и, в конце концов, признать просто проявлением нервного расстройства, которое развилось у меня на почве усталости, ведь я работал без перерыва несколько лет и до сих пор еще не позволял себе отпуска.

Однако ситуация усугубилась тем, что я начал воспринимать весь Нью-Йорк как обитель каких-то нечистых, странных существ, – как город, оскверненный прикосновением чего-то совершенно чуждого нормальному человеку… Я постоянно ощущаю зловонный запах, он преследует меня, куда бы я ни пошел. Сначала я думал, что мне просто чудится. Я никогда не относил себя к натурам чрезмерно впечатлительным, однако приключение, которое я вам описал, оказало на меня довольно сильное воздействие. Бессонница, которую я поначалу приписывал обыкновенной усталости, все-таки была вызвана иными, куда менее очевидными причинами.

– Возможно, и бессонница, и дурные запахи – все это звенья одной цепи? – предположил я. – Недавно мне доводилось читать о том, что нервное расстройство может затрагивать самые разные области нашей жизни: например, изменять вкус давно знакомых блюд… Помните случай миссис Паттеридж? Наша газета писала о нем несколько лет назад.

Сказав это, я в какой-то степени выдал то, что намеревался скрывать: желая лучше понимать внутреннюю жизнь газеты и разбираться в ее содержании, я провел несколько недель за чтением подшивки и изучил публикации за несколько лет, начиная приблизительно как раз с того времени, когда Крэбб озарил редакцию светом своего непревзойденного гения. Поступая так, я действовал, в сущности, как самый настоящий новичок, школяр, который готовится к урокам с чрезмерным усердием, желая задобрить учителя и получить от него высший балл. Поведение примерное, но неизменно вызывающее насмешки у людей, обладающих самостоятельным умом и склонных к иронизированию.

Однако Крэбб, к счастью, не обратил внимания на мое, в сущности, жалкое саморазоблачение. Он слишком был погружен в собственные мысли.

– Миссис Паттеридж? – переспросил он, нахмурившись.

– Да, домохозяйка из Нью-Хейвена, – торопливо подхватил я, – с которой произошла пренеприятнейшая история. Эта