— Справилась, — с нескрываемым недовольством ответил он.

— Ну и хорошо! Отвези ее домой, пускай отдохнет, на сегодня вы мне больше не нужны.

Дома я первым делом залезла в ванную, которую мне приготовила Марта. Я лежала в ней около часа, совсем не ощущая того, что вода давно остыла. В дверь тихонько постучали и в комнату зашла Марта:

— Катя, вылезай, заболеешь так, вода холодная уже.

Я остановила ее речь жестом руки:

— Марта, в доме есть вино?

— Да.

— Оставь бутылку на столе и можешь идти домой.

— Кать…

— Не сегодня, Марта, прошу, иди домой.

Женщина ушла, а я вылезла из воды, вытерлась насухо полотенцем, закуталась в халат и пошла в гостиную. Габриель стоял у окна, услышав мои шаги он повернулся:

— Я военный, Катя, я военный.

Я же только подошла к столу, взяла открытую бутылку вина, и сделав большой глоток сказала:

— Дело не в тебе и близко! Дело во всем вообще! — прихватив бутылку я направилась в спальню. Но остановившись у двери, я повернулась и сказала, сама не понимая кому, то ли сама себе, то ли этому немцу, который так переживал сейчас за наши отношения, не имеющие, как мне тогда казалось, абсолютно никакого будущего после всего увиденного мной:

— Я убью Юргена. Клянусь. Я его убью.

И развернувшись, спокойно побрела в тихий уют спальной комнаты, через несколько минут рассеянный моим звериным криком, полным безутешного горя.

ГЛАВА 16

На следующее утро я проснулась и найдя Габриеля в гостиной за завтраком, спросила:

— Ты мне можешь дать денег?

— Конечно.

— Мне только много нужно.

Услышав цифру Габриель только бровью повел.

— Зачем тебе столько?

— На женские расходы.

— Хорошо, я надеюсь расходы будут без последствий?

— Не переживай, партизанам помогать не буду.

— Катя.

— Все хорошо, я пришла в себя после вчерашнего, не переживай.

Габриель недоверчиво смотрел на меня:

— Точно? Ты слишком спокойная.

— Да, я быстро восстанавливаюсь. Так и в этот раз. И еще у меня просьба, ты не против, если я приду на работу на пару часов позже? Если не нужно, конечно, срочно ехать кого-то пытать.

— Ты куда-то хочешь пойти?

— Да, мне нужно кое-что сделать, потом сразу же на работу, не переживай.

— Хорошо. Ганс отвезет тебя куда скажешь.

Он встал из-за стола, подошел ко мне и нежно поцеловав в макушку, покинул дом. Я же в свою очередь быстро оделась и не завтракая выбежала на улицу, села в машину и попросила отвезти меня в парикмахерскую.

В небольшом уютном помещении ко мне подошла пухленькая женщина средних лет со смешными ямочками на щеках и красивой прической. Было сразу видно, что человек знает толк в своем деле.

— Доброе утро, присаживайтесь, что хотите сделать? — распустив мои длинные русые волосы и с восхищением бережно их расчесывая, проговорила мастерица.

— Срезать, под каре, по плечи.

— Да вы что! Такую красоту, это грех поди!

— И цвет хочу изменить, — продолжила я, совершенно не обращая внимания на сетование парикмахерши. — Перекрасьте меня в ярко-рыжий.

Женщина с сожалением пожала плечами и принялась за работу. Ножницы то и дело взмывали вверх, срезая не мои волосы, срезая меня, мой облик, который после вчерашнего я не могла видеть в зеркале. Одинокие пряди грустно падали на пол, прощаясь, казалось, с моей юностью, и освобождая дорогу для жестокой действительности. Прошло около часа и закончив работу женщина развернула меня к зеркалу, в котором я увидела новую девушку, доселе незнакомую мне. Четкое каре из рыжих как огонь волос обрамляло мое бледное лицо, на фоне такого цвета мои глаза казались теперь изумрудными. Мой новый образ был мне непривычен, но я знала, что если выживу в этой войне, то точно не захочу в зеркале видеть спустя годы женщину, которая стояла и смотрела на пытки и зверства в мрачном здании гестапо. Пусть уж лучше эта, дерзкая рыжая барышня, коей я теперь стала, смотрит на всю эту бесчеловечность, а потом, когда-нибудь я смою ее с себя, и стану прежней Катей, с длинными русыми волосами, Катей, которой ради победы над врагом пришлось не раз наступать себе на горло.

— Даже не знаю, что сказать, — женщина прижала руки к груди. — Вы такая взрослая стали, очень красивая. И, если позволите, — она достала небольшую коробочку и приклеила мне маленькую мушку над верхней губой. — Вот так, совершенно другой человек прям.

— Мне этого и надо было, — я с торжествующим взглядом смотрела на эту рыжую лису в зеркале.

Расплатившись я вышла на улицу и села к Гансу в машину. Немец при виде меня подскочил на сидении:

— Ой, не может быть, вот это превращение, это прям не вы!

— Поехали, Ганс, в магазин. Помнишь тот, в который ездили в прошлый раз? — усмехнулась я.

В магазине одежды я встретила неизменно вежливую Настю, которая меня сначала и не узнала.

— Насть, ты меня не узнаешь?

— Нет, простите.

— Я платье у тебя купила за бешеные деньги несколько дней назад, красное такое, с пайетками.

Настя недоверчиво посмотрела на меня, а потом расхохоталась:

— Вот это преображение! Что значит другой цвет волос и удачная стрижка.

— Да уж. Насть, мне нужно несколько платьев подобрать. Три на работу, строгих, но чтоб не мешок, а красиво сидели, подчеркивая фигуру. И одно вечернее, но такое, знаешь, скромное. На цену не смотри, заплачу любую.

Настя понимающе кивнула и подобрала мне несколько платьев. Я, совершенно не примеряя и полагаясь только на вкус девушки, заплатила за покупки. Одно платье одела тут же и забрав пакеты вышла на улицу.

— Ганс, здесь пакеты, отвези в дом майора, а я пройдусь пешком, здесь все равно недалеко. Воздухом хочу подышать.

— Как скажете, мадмуазель, — Ганс отвесил мне поклон и уехал, оставив меня на попечение своих мыслей.

Странно так. После вчерашнего у меня внутри было так тихо, так зловеще спокойно, что было даже жутко. Аида Львовна объясняла такое состояние тем, что нервная система замирает и пытается восстановиться после перенесенного потрясения. Я шла по улице города и с удовольствием подставляла свое лицо под первые лучи мартовского солнца. По улице сновали туда-сюда озабоченные жизнью люди. Женщины спешили на рынок. Мужчины в рабочей одежде устало шли с ночной смены