на заводе. Патрульные вальяжно прохаживались, периодически останавливая кого-нибудь для проверки документов. Жизнь шла своим чередом. Так жаль, вот только для молодого партизана, так стойко защищавшего своих под бесчеловечным напором пыток, она навсегда захлопнула свою книгу, так до конца и непрочитанную им.

Подойдя к зданию штаба я безразлично протянула документы. Часовой ошарашенным взглядом смотрел на меня, ведь только вчера перед ним стояла русоволосая русская девчонка, затем недоуменно вернул мне документы назад и разрешил пройти внутрь.

Поднявшись на второй этаж я сразу же пошла в кабинет Габриеля, как всегда застав его за неизменной кучей отчетов и прочей, как мне казалось ненужной бумажной работы. Кого волнуют эти писульки, если вокруг кровь, смерть и прочие прелести военного времени?

Габриель с недоумением смотрел на нарисовавшуюся его взору новую меня. Я же, закрыв изнутри дверь на ключ, подошла и легла, вытянувшись, на стол:

— Мне плевать, что ты сейчас скажешь. Мне нужно расслабиться. Поэтому брось свою писанину и займись делом, — проговорила я, обнажая свои длинные ноги и скидывая с них туфли.

Но Габриель и не хотел ничего говорить, скорее всего ему так же, как и мне, нужно было получить хотя бы несколько минут этого забвения. Он встал и только резким движением притянул меня на край, заставив обхватить его ногами. Когда все закончилось я слезла со стола и не говоря ему ни слова привела себя в порядок, вышла в коридор и наткнулась там на Алекса. Он сначала прошел мимо меня, явно не узнав, но потом неуверенно окликнул:

— Катя?

— Да, господин майор. — остановившись я улыбнулась ему.

— Не может быть, Катя, зачем ты? — он не договорил.

— Не нравится?

— Нет, красиво, даже очень. Но это же не твое.

— Вот поэтому так и надо, — безразлично ответив ему я пошла в свой кабинет.

Но затем, вспомнив, что забыла сумку у Габриеля вернулась назад и услышала их разговор:

— Это после вчерашнего? — Алекс явно был обеспокоен моим поведением.

— Да. Утром вроде бы пришла в себя, а теперь вижу, что нет.

— Молодая она еще для такого, зря ты ее сюда взял. Да еще на допросы. Чем ты думаешь, я не понимаю.

— Я хочу, чтобы она рядом была. Только так я смогу ее защитить. Она должна быть под присмотром, иначе пойдет не той тропой, я же вижу.

— Смотри сам. Тебе виднее. Просто она обозлиться на тебя может. Допрашиваемые люди — это её люди, ты видимо об этом забыл.

— И что прикажешь мне делать с ней?

— Не знаю, Габриель, не знаю.

Скривив свой, нос я вернулась назад в кабинет. Не хотелось мне чего-то это все слышать сегодня. Лена, как и все, кто меня сегодня видел, пропела:

— Вот это перемена. К добру ли?

— Не к добру, — сухо кинула я в ответ.

— Кать, как ты?

— Уже нормально, пережила, в отличие от партизана.

— Да уж, сколько их еще таких будет.

— Много, пока не остановим.

— Да тише ты.

— Ладно, — махнув раздраженно рукой я уселась и закрыла глаза, принялась размышлять над тем, когда же лучше сделать фотографии документов наступления. Но мои мысли прервал голос Алекса, который зашел к нам в кабинет:

— Катя, мне нужно чтоб ты со мной поехала в соседнюю деревню. Мне переводчик нужен.

— Пытать, убивать будем или сегодня поживем без этого? — с сарказмом спросила я и увидев тень вины в его глазах, добавила, — извини.

— Ничего. Нужно будет просто собрать людей и объявить новые правила получения документов и передвижения по территории.

— Как скажете, господин офицер, — я устало встала и поплелась на улицу, где нас уже ждал конвой.

В деревне прошло все без каких-либо происшествий, и мы возвращались в город, погруженные каждый в свои мысли. Проезжая мимо небольшого озера я попросила остановить машину.

— Можно немного посидеть вот здесь, на берегу? — указала я на поваленное возле самой воды дерево.

— Хорошо, только недолго, здесь может быть небезопасно.

— Да сейчас везде небезопасно, Алекс. Садись рядом, — я похлопала по нагретой весенним солнцем коре дерева. — Хочется немного послушать лес, так умиротворяет, — вдохнув прохладный лесной воздух сказала я и положила голову на плечо немцу.

— Почему вы пришли к нам с войной? — спросила я его и почувствовала, как он напрягся.

— У меня нет такого ответа, чтоб ты его смогла принять, Катя, — Алекс грустно бросил камешек в воду.

Я молча согласилась, это был правильный ответ. Волны от упавшего камня нарисовали на воде круги.

— Вот, смотри, камешек брошен в одну точку, а волны затронули всю гладь озера. Так и война, она всех затронет, не только нас. Как вы этого не понимаете? Пострадают же и ваши женщины, дети, ваши люди тоже, как можно не понимать такого? — я пожала плечами и посмотрела на мужчину.

Он только грустно кивнул. Как умный человек он понимал это, но он был как капля в море по сравнению с этой разрушающей кровавой лавиной идеологии фюрера. Я похлопала его по плечу и уже более миролюбивым тоном сказала:

— Ты в детстве бросал лягушек?

— Каких лягушек?

— Ну камни на воде. Нужно бросить камешек так, чтоб он сделал как можно больше прыжков и ускакал далеко-далеко.

— Нет.

— Ой, ну вы фрицы и скучный народ, — рассмеявшись я схватила плоский камешек и швырнула его так, что он перелетел, ритмично отталкиваясь от воды, практически к противоположному берегу озера.

— Вот так, давай научу, — давая камни Алексу я смеясь показывала ему, как нужно бросать, чтоб камень начал прыгать, а не ушел сразу под воду.

Наигравшись мы стояли и смеялись возле безмолвной глади озера. Потом в какой-то момент умолкли и молча смотрели друг другу в глаза. Я подняла руки, нежно обвила Алекса за шею и поцеловала его. Он ответил мне на поцелуй так, как будто ждал этого мучительно долго. Это был поцелуй человека, который невероятно трепетно относится к своей женщине. Губы его сначала мягко, потом все более настойчиво овладевали моими. Касания были такими упоительно сладкими, что у меня вырвался едва слышимы вздох блаженства. Затем Алекс так же мягко отстранился:

— Прости, я не могу, Габриель мой друг, — с сожалением проговорил он.

—