такими рассуждениями, новобранец пошёл в сторону бродящего человеческого силуэта. Подходя ближе, Олег увидел небольшую полянку, по которой бродил туда-сюда человек.

«Лабу… Это ещё кто?» – Путилов инстинктивно спрятался за дерево, когда понял, что на человеке нет военной формы.

«Фиууу», – повторился свист. Новобранец понял, что и первый был не для него: по полянке кругами бродил странный незнакомец, наворачивая петли вокруг лежащего в траве человека. Олег смог различить на лесном свистуне-бродяге медвежью шкуру, шапку с рогом посередине, возвышающимся надо лбом, и блестящий кривой клинок, что чудак перекидывал из руки в руку. Наконец, ухо солдата уловило хлюпающие звуки, которые исходили от лежащего человека и какой-то странный шёпот со стороны ходящего кругами.

– Фиуууу, – в третий раз свистнул куда-то в лес однорогий, а затем задрал голову и рявкнул.– Хоррррррг!

После этого его шёпот стал громче, переходя в различимые, но непонятные слова. Носитель шкуры в два прыжка достиг центра поляны, схватил лежавшего за ухо и, немного приподняв его голову, ударил клинком по горлу.

Олега чуть не вырвало. Рогатый ударил снова, а потом ещё и ещё. Раздался хруст, некое подобие мычания, сквозь булькающие звуки, а затем голова отделилась от дергающегося тела.

– Хргун кат! – с наслаждением пропел обладатель кривого мокрого клинка.

«Сейчас!» – Олег смог оттеснить накатившую на него панику и заставил свои ноги бежать. Бежать, как можно быстрее, бежать, как не бегал ещё никогда! Через полминуты он выпрыгнул из чащи на просеку и бросился к лазу в заборе. Врезавшись в ограду, для того чтобы затормозить, Путилов лихорадочно нащупал крутящуюся на верхнем гвозде заборину и отодвинул её. Бросив взгляд на лес, он ужаснулся: на краю просеки в том месте, откуда Путилов только что выбежал, стоял рогатый силуэт и держал над собой отрубленную голову, показывая её удравшему солдату. Олег нырнул в дыру. Оказавшись в части, он побежал в столовую к сержантам, зачитывавшим какие-то положения устава группе солдат, сидевшим на лавках.

– Товарищ старший сержант! – крикнул Путилов высоким голосом.

Лабутин повернулся к нему:

– О, как раз вовремя!

– Там у…

– Тихо! – властно сказал здоровяк.– Из корзины ничего не потерял?

– Нет, – Олег машинально протянул плетёнку. – Там…

– Ччччщщщ! – Лабутин показал жестом, что сейчас нужно замолчать. Затем командир учебного взвода взял из корзины небольшую горсть ягод и закинул их в рот. Быстро прожевав, «дед» выплюнул в кулак твёрдую часть, проглотив сок, смешанный со слюной во рту. – Аааахххх! Хороша бражка! Чего хотел? – наконец спросил он.

– Товарищ старший сержант, там человека обезглавили! – Олег показал на лес.

– Чегоооо? – протянул Лабутин. От него теперь несло странным травяным запахом. Аромат напоминал тот, что был в хижине у лесника.

– Там какой-то мужик с рогом на голове и в медвежьей шкуре обезглавил человека!

– А ты, дружок, сам ягодки пробовал, поди? – заулыбался Лабутин, но в его голосе были вызывающие нотки.

– Никак нет! Я… – начал было оправдываться Путилов.

К ним подошёл Пинчук:

– Серёг, ты не видел «кулебячного»? Я его минут двадцать назад в туалет отпускал.

– Не, – наотмашь ответил Лабутин, но вдруг переменился в лице, соединив простенький пазл воедино. – Малой, подержи-ка! – он отдал корзину обратно Олегу в руки.

Старший сержант подошёл к деревянным кабинкам уличного туалета. Он быстро открывал их, пытаясь найти пропавшего солдата. В дыру последней кабинки даже крикнул – из выгребной ямы никто не отозвался. Лабутин быстрыми шагами вернулся назад и с взволнованным видом бросил Пинчуку:

– Сбежавший пацан лешим попался! Говорил же, Григорич, что через год вернутся! Роту к бою собирай!

«Куда же меня занесло?» – вновь запричитал про себя Олег, впервые в жизни объятый самым настоящим страхом смерти.

Глава 7. Во благо

За 4 года до сигнала «Лавина».

Август Валерьевич Шемушев был настырным от природы человеком. Обив пороги телестудий, радиостанций и даже некоторых околонаучных конференций, он решил всерьёз потянуть за свои ниточки в политике. Его окном в мир «больших дядек» был Савинов, полагавший, что опальный учёный является его картой в рукаве на различных дебатах. Ультраправый демагог доверял Августу Валерьевичу, необоснованно опираясь на какие-то свои представления о нём. Он охотно взял «неудачливого ботаника» под свой патронаж. Шемушев не противился разыгрывать из себя менее амбициозного, более ведомого человека, чем тот прохвост, которым он являлся: наивный и честолюбивый снаружи, расчётливый и ушлый внутри. После нескольких неудачных, а в некоторых случаях и вовсе несостоявшихся аудиенций с влиятельными людьми, Август наконец получил согласие на встречу. Даже не просто встречу – это было недвусмысленное приглашение провести выходной день в загородной резиденции депутата Законодательного Совета. Не с глазу на глаз, но узким кругом. Назвать дачей это современное поместье у Августа язык не поворачивался. Филипп Леонидович Циркуляров без зазрения совести ежегодно описывал своё имущество, как и подобает «скромному» политику. А было оно следующим: двухэтажный дом на пять сотен квадратных метров, гараж на три автомобиля, домик для гостей, домик охраны, конюшня, личный ипподром, поле для гольфа, псарня с борзыми, банный комплекс, бассейн, небольшая оранжерея и летний домик для пианинных концертов его жены. В этой резиденции часто гостили разные госслужащие. К примеру, председатель антикоррупционного комитета любил слушать прекрасные звуки клавишного инструмента под изысканное вино, да после совместной с Филиппом поездки на лошадях. Также Циркуляров был на хорошем счету у своих бывших одноклассников, работавших в ФББ. Но чаще других к Филиппу приезжал друг детства: Гиджус Анатолий Семёнович, генерал-лейтенант Государственной Службы Исполнения Наказаний. Он всегда с искренностью слушал жалобы своего давнего товарища, соболезнуя всем тяготам и невзгодам Законодательного Совета под приятный выдержанный коньяк, вяленую оленину и чёрную икру. И в этот раз, как обычно, Анатолий Семёнович немного припозднился из-за пробок в столице, поэтому с заинтересованным видом следовать по многочисленным комнатам за Циркуляровым пришлось Шемушеву. Август Валерьевич молча, лишь кивками соглашался со всеми рассуждениями политика о художниках эпохи Просвещения. Картины давно умерших творцов украшали комнаты дома-дворца. Местами на глаза попадались репродукции античных ваз. Интерьер прекрасно дополняла эксклюзивная мебель. Она соседствовала с дорогой бытовой электроникой и современными средствами управления домом. Учёный пытался пару раз довольно неуклюже перевести тему разговора на то, что его больше всего