иногда тихо шуршит пыль, ссыпающаяся непонятно откуда и почему. На втором ярусе лежали пучки стрел, очень много, свободным остался только проход к пролету на третий. Там чадила масляная лампа, освещая семерых спящих караульных. Храпел всего один и тот командир, судя по зрелым годам и висевшему рядом с нарами на колышке, вбитом в стену, чешуйчатому доспеху. Остальным было лет пятнадцать-шестнадцать. Предполагаю, что отправили их сюда потому, что опытные воины были нужнее на опасных участках. Я начал с ближнего и пошел против часовой стрелки к командиру. Умирали быстро, легко, не успев ни пожить, ни повоевать. Командир издал булькающий звук, словно собирался блевануть, но передумал, и затих.

Выше был сторожевой ход. Ни души. Голоса доносились с наблюдательной площадки. Говорили двое, причем слишком громко для находящихся на посту. Их не смущало, что могут не услышать приближение опасности. И не услышали. Они стояли внешней стенки парапета высотой по грудь. Один положил на него обе руки, на которые примостил подбородок, а второй стоял боком к нему, облокотившись на правую и подперев кулаком голову. Черные густые волосы были собраны в пучок над теменем. Видимо, рассказывал о своих подвигах, потому что тон был восхищенным. Я подождал, когда он закончит фразу, и всадил нож в большое затылочное отверстие. Смерть наступила мгновенно, однако тело еще пару секунд держалось вертикально. Этого мне хватило, чтобы сделать шаг ко второму, который уловил мое движение, не успев понять, что происходит. Нож вошел во впадинку ниже уха с большой оттопыренной раковиной. Часовой ойкнул звонко, попробовав отшатнуться и повернувшись ко мне передом. Я закрыл ему рот левой ладонью и нанес второй удар в район сердца. Еще один вскрик, на этот раз глухой, и тело, придерживаемое мной, бесшумно опустилось на деревянные доски настила. Я подождал, послушал. Вроде бы никто не обратил внимания на шум с этой башни. Как догадываюсь, болтали здесь постоянно и громко, поэтому соседи привыкли, не реагируют.

Я вернулся на пустую башню, тихим свистом позвал десятерых воинов. Они подошли тихо, забрались по канату на сторожевой ход, после чего проследовали за мной на зачищенную. Оставил их там, приказав прийти мне на помощь, если возле ворот начнется шум, а сам опять спустился в город, но на этот раз уже по каменной лестнице вдоль стены. Когда проходил мимо улицы, выходящей от центра к стене, в каком-то из дворов коротко гавкнула собака, как бы спрашивая: «Кто такой?». Я не ответил, хотя иногда дразню собак, лая в ответ точно так же и вгоняя их в непонятное.

Правая башня возле ворот была пуста. Темно, сухо и тихо, даже мыши не пищат. Я собирался зайти в левую, а потом передумал, поднялся до сторожевого хода и чуть не нарвался на часового, который спускался с верхней площадки. Он подошел к внутреннему парапету сторожевого хода, который был высотой до середины бедер, и начал довольно мощно отливать на вал. Дал часовому насладиться этим процессом. Зайдя сзади, убил одним ударом ножа, когда он колотил своим достоинством по кирпичам, стряхивая последние капли. Я подхватил мертвое тело и тихо опустил на теплые камни. После чего бесшумно поднялся на верхнюю площадку. Там спали двое и оба храпели. Начал с менее шумного. У него мягкая, шелковистая борода. В темноте не разглядишь, но предположил, что была еще и ухоженной.

В левой башне на третьем ярусе при тусклом свете масляной лампы, заправленной оливковым маслом, спали тринадцать человек: четыре тройки на широких нарах и пятый на узких. Посередине стоял прямоугольный стол, на котором два пустых глиняных кувшина и всего три чашки. Может быть, кто-то доставал свою. Командир был длинноват, почти с меня ростом, мускулист и живуч. Он долго дергался, не желая умирать, хватал меня за руку, закрывавшую рот, тихо хрипел, выпуская из перерезанного горла пузыри. В общем, намучился я с ним. Даже сделал перерыв, отдышался. В таких делах главное — спокойствие.

Закончив зачистку башен у ворот, вернулся на неохраняемую. Там меня уже заждались. Мне показалось, что, если бы задержался еще минут на десять, сдрыстнули бы. В отместку приказал им добираться по сторожевому ходу до ворот на четвереньках, якобы чтобы их не заметили, а сам пошел в полный рост, после того, как облачился в свои доспехи и вооружился саблей и луком, доставленными ими.

Обе створки внутренних ворот оказались скрипучими, но теперь это уже было неважно. Я принес из левой башни масляную лампу, в свете которой добрались до конца тоннеля, к внешним воротам. Оба бруса-запора были дубовыми, тяжелыми и расположенными высоко для мелких аборигенов. Видимо, корзины с камнями притащили сюда, чтобы вставить верхний. Его мы сняли в первую очередь, положив у стены тоннеля. Когда вытолкали из железных петель второй брус, обе створки приоткрылись немного наружу, заскрипев. Я успел схватить правую и еле удержал, такой тяжелой оказалась. Вторую придержал один из подчиненных.

— Принесите колья от наружных, подопрем, — тихо приказал я и отправил другого к берегу моря, чтобы шли на помощь две сотни, приведенные туда вечером, и экипажи галер, а также подали сигнал воинам, которые должны ждать напротив южной стены города.

Третьего оставил с масляной лампой у приоткрытых внешних ворот, чтобы служил маяком. С семью воинами вернулся к внутренним, заставив их перегородить пространство между башнями корзинами с камнями. Какое-никакое, а препятствие. Всё легче будет отбиваться.

— Здесь будем стоять, пока не прибудет подмога, — объяснил им нашу задачу.

Каждому обещано по десять шиклу золота, если дело выгорит. Такие деньги за ерунду не платят.

Время тянулось жутко долго. Вышла луна, высветила улицу, уходящую от ворот вглубь города и ту, что проходила мимо вала. По моим прикидкам, я бы трижды успел добежать до берега моря и вернуться, а потом еще и смотаться к юго-западному углу города и позвать оттуда дополнительные отряды. Их все не было. Правда, и враги не появлялись. Ашкелон тихо спал, не подозревая, что для кого-то эта ночь станет последней, а все остальные будут помнить ее до конца жизни.

Сперва послышались крики на башне справа от ворот. Там заметили приближающийся к воротам отряд, подняли тревогу. Часовой оттуда прибежал к нам, начал окликать сослуживцев. Он вышел из правой башни, увидел нас, принял за своих и что-то радостно крикнул. В этот момент его насквозь прошила стрела, выпущенная мной. Бедолага успел произнести еще одно слово, но уже с удивлением и болью, после чего рухнул навзничь.

Первыми прибыли две сотни,