Два раба-нубийца машут опахалами из белых страусовых перьев и еще два стоят чуть дальше от кровати, готовые выполнить любой приказ господина. Рядом с ней столик с тремя серебряными чашами с яблоками, грушами и смоквами (инжиром) и кувшином с финиковой бражкой. Ее готовят из отборных плодов, которые везут в обозе на отдельной арбе.

Синаххериб показал жестом, чтобы рабы наполнили две чаши и одну дали мне, и спросил:

— Уршалимму можно захватить внезапно, как Ашкелон?

Я отпил бражки и задал встречный вопрос:

— Тебе обязательно его захватить или достаточно того, что вернется в ярмо и заплатит большой выкуп, допустим, тридцать каккару золота и восемьсот каккару серебра?

— Если бы это было начало похода, то лучше захватить Уршалимму и перебить предателей, но сейчас я, пожалуй, соглашусь и на большой выкуп, — ответил он и усомнился: — Только откуда у них столько драгоценных металлов⁈

— В городе находится главный храм их народа. Туда приносили дары из всех иудейских городов, — проинформировал я.

— Мой отец рассказывал, как захватил такой же храм в царстве Урарту! — радостно вспомнил правитель Ассирийской империи.

— А тебе даже захватывать не придется, сами принесут, — пообещал я.

— И как ты заставишь их это сделать? — с сомнением спросил он.

— Мы сделаем это вместе, — сказал я. — Утром ты объявишь, что во сне к тебе явился иудейский бог Яхве и предложил снять осаду в обмен на тридцать каккару золота, восемьсот каккару серебра и сто каккару пряностями и благовониями. Затем отправишь посла в Уршалимму, чтобы сообщил горожанам о твоем сне на финикийском языке. Чем больше их услышит эту новость, тем лучше.

— И что будет дальше? — с нездоровым любопытством поинтересовался Синаххериб и задержал чашу с финиковой бражкой у рта, ожидая мой ответ.

— То, что сказал бог Яхве, — ухмыльнувшись, произнес я и отпил из своей сладковатый напиток, к которому уже начал привыкать. — Тебе останется только подождать, когда иудеи выполнят его волю.

37

С южной стороны склон горы, на которой расположен Урдавид, он же Уршалимму, он же Иерусалим, самый крутой, поэтому там самые малочисленные караулы, но они есть и службу пока несут более-менее исправно. Из нарушений устава разве что разговоры от скуки или чтобы не заснуть. Это помогает мне ориентироваться в темноте. Одетый во все черное и в маске, я с помощью «кошки» забрался на стену. На сторожевом ходе пусто. Эта куртина длиной метров тридцать пять, и днем на середине нес службу часовой. Сейчас нет никого. Видимо, торчать в темноте одному страшновато, поэтому переместился в башню, где болтает с тремя сослуживцами. Ползком я пересекаю сторожевой ход шириной метра три с половиной, спускаюсь в город без помощи спецсредств. Внутренняя сторона крепостной стены выложена небрежнее, чем внешняя. Между камнями выемки, некоторые выступают или сильно углублены. Внизу тихо и пусто. Нет, блымнула зеленоватыми глазами кошка и отправилась дальше по своим делам. Ей осада фиолетова и параллельна. Мышей мы точно не отнимем у нее.

Обратил внимание, что у нынешних семитов много кошек и очень мало собак, а в будущем и вовсе станут грязными животными, к которым западло прикасаться. Не знаю, почему. Собак в основном держат люди других национальностей, чаще хетты. У кочевников-семитов встречаются, особенно у тех, что пасут баранов. Таких мало в южных регионах, примыкающих к пустыням. Тут чаще держат верблюдов, за которыми не надо гоняться и которые сами за себя могут постоять против тех, с кем справится собака. Может быть, не любят этих животных, потому что прокормить нелегко, а проку, вроде бы, мало, что для жадных иудеев важная причина; может быть, таким способом отрекаются от предков-кочевников; может быть, у них просто психологическая несовместимость с верными, преданными. Другое дело кошка, которая сама по себе, действует строго из личных корыстных побуждений, и тратиться на нее не надо, разве что порой кинешь объедки со стола.

Я перемещаюсь в рваном ритме, плавно и бесшумно. Я не человек, я бестелесный злой дух, привидение, я нечистая сила, от которой надо держаться подальше. Стараюсь не отходить далеко от стены, возле которой стоят арбы, пустые и нагруженные досками, корзинами с камнями или пучками стрел и просто кучи булыжников или штабеля бревен. За ними можно спрятаться, переждать. Впрочем, пока никто не повстречался мне. Только слышу голоса на верхних площадках башен и храп внутри них.

Напротив третьей башни на моем пути поворачиваю вглубь города. Улицы узкие и кривые. Воняет навозом и бедностью. Я постоянно останавливаюсь и прислушиваюсь. Если кто-то будет идти навстречу, придется отступать до перекрестка или карабкаться на крышу дома, что может разбудить жильцов. Внизу лучше слышат, что происходит этажом выше, чем наверху, что делают в помещениях. Ближе к центру улица становится раза в два шире и вонь сменяется на приятные ароматы мирры и ладана. Сейчас эти смолы используют не только во время религиозных обрядов, а и в быту, кому такое удовольствие по карману.

Как я узнал от пленников, храм бога Яхве стоит на углу улицы, по которой я вышел на центральную площадь города. Он не самый большой, но при царе Изкияху стал главным. Вход смотрит на восток. Двери нет, потому что внутри ничего ценного, только идол из красного дерева высотой метра три у дальней стены. Все остальное хранится в других помещениях, где живут жрецы и их слуги и рабы. В ассирийских храмах масляные лампы горят круглосуточно. Если какая-нибудь потухнет, это считается дурным предзнаменованием. В иудейских не горят никогда, разве что придут ночью со своей. Ночью в храмах никого не бывает, а днем и так видно. Нечего масло зря тратить.

Я прикидываю, где будут лучи восходящего солнца, когда поднимется выше городских строений. Особая точность не нужна, лишь бы ультрафиолетовые лучи попали на то место, которое я выбрал, не слишком поздно, пока не затопчут мою инсталляцию. Шляясь от скуки в окрестностях Лахиша, я поиграл в геолога и случайно нашел минерал виллемит (ортосиликат цинка) желтовато-белого цвета. Ювелирная ценность низкая, потому что хрупкий. Мог бы использоваться для промышленного получения цинка, но встречается слишком редко. Мне много не надо. Прихватил с собой, чтобы дома получить латунь, а пригодился минерал для другого дела. При попадании на него коротковолновых ультрафиолетовых лучей начинает светиться или, выражаясь по-научному, люминесцирует светло-зеленым светом. Я растер его днем в порошок, половину которого и насыпал на полу храма бога