и давлением на их сторонников. Кадар мог предположить, что отсутствие Дубчека и чехословацкой делегации на совещании вызовет недовольство и даже возмущение со стороны остальных участников, что те, возможно, будут настаивать и на крайних мерах по «спасению» Чехословакии.

Решение Президиума КПЧ отказаться от участия в работе совещания так или иначе осложнило положение и самого Кадара. Поэтому накануне варшавского совещания, поздней ночью 13 июля 1968 г., он собрал членов Политбюро ЦК ВСРП на экстренное заседание для оценки ситуации в ЧССР.

Он попросил собравшихся в лаконичной форме выразить свое видение чехословацкого кризиса и допустимых мер по его разрешению, имея в виду и тот вариант, когда «будет необходимо дать однозначный ответ на советское требование военной интервенции». Совещание не протоколировалось, записи не велись, только Кадар сделал себе краткие заметки. Как отмечал впоследствии в одном из интервью Ньерш, Кадар утверждал, что в ЧССР «нет речи о всеобщем кризисе, который угрожал бы социалистическому строю». Остальные, по словам Ньерша, «ощутили риск и предостерегали от военного вмешательства», но при этом «однозначную позицию отказа от интервенции занимали только Лайош Фехер, Йенё Фок, Дьёрдь Ацель»[294]. Кадар, подчеркнув с сожалением, что отсутствие Дубчека не позволит образовать «единый фронт» в защиту реформ, изложение своей позиции отложил до Варшавы.

На варшавском совещании венгерскую делегацию ждал холодный прием: участники не скрывали своих подозрений и неприязненного отношения. Впоследствии на заседании ЦК ВСРП 7 августа Кадар так вспоминал об атмосфере встречи: «Мы чувствовали себя там штрейхбрехерами»[295]. На совещании действительно царила напряженная, нервная обстановка. Открыл его Гомулка, затем выступили руководители делегаций. По обсуждаемому вопросу – о ситуации в Чехословакии и мерах ее разрешения – выявились различные мнения, подходы и предложения. При этом все делегации понимали, что хотя вопрос военного вмешательства прямо в повестке дня не значился, именно он становился центральным. Выступление Гомулки на сей раз было не столь резким и осуждающим, нежели в Дрездене. Он не говорил о контрреволюции, а сосредоточился на опасности превращения КПЧ в социал-демократическую партию и на угрозе поворота Чехословакии к капитализму.

Кадар поддержал позицию польского лидера, разделив его озабоченность в отношении социал-демократической и буржуазно-демократической «опасности» и особенно подчеркнув свое согласие с ним по военному вопросу. Политические процессы в Чехословакии Кадар оценил как «югославизацию», отвергнув утверждения о победе в стране контрреволюции. Защищая руководство КПЧ, он доказывал, что нет необходимости использовать военную силу и что не следует вмешиваться во внутренние дела страны. В связи с этим следует отметить, что Кадар привез в Варшаву проект предложений о недопустимости вооруженного вмешательства в Чехословакии[296]. Не оглашая проект целиком как документ, он четко обосновал центральный тезис и до конца его отстаивал. В ответ Кадар услышал резкую критику, нападки и даже угрозы, особенно со стороны Ульбрихта, допустившего грубые выпады против венгерского лидера и добивавшегося демонстрации военной силы в Словакии. Живков поддержал Ульбрихта и, отвергая венгерский подход, заявил, что ОВД в отношении Чехословакии уже исчерпала все политические возможности, что «без нашей помощи внутренние силы страны не смогут навести порядок». Болгарский лидер настаивал на «восстановлении пролетарской диктатуры» военными методами.

Кадар, конечно, подставил себя. Его предположение, что в отсутствие чехословаков венгры станут объектом жесткого подхода, оправдалось: Ульбрихт и Живков прямо заявили, что следующей страной, обстановку в которой следует «разобрать», станет Венгрия и ее реформы. Стремление наказать партии и страны, которые обратились к реформам, независимо от степени опасности их начинаний для «дела социализма», набирало опасные обороты.

Пытаясь убедить коллег в справедливости своей аргументации в защиту чехословацких преобразований, Кадар попросил слово для повторного выступления. Этим он на самом деле защищал и венгерскую реформу. Однако в итоге Кадару пришлось пойти на компромисс: как утверждает Ньерш, Кадар «в первой части своего выступления отвергал [оценки событий в Чехословакии], а во второй как бы и соглашался с ними»[297].

В чем же уступил Кадар соратникам из «братских» партий в условиях, сложившихся для него в Варшаве? Давление извне в итоге заставило его дать своеобразную «клятву верности», заявив: «Мы в полной мере согласны с оценкой и требованиями советских товарищей и готовы участвовать во всех совместных акциях»[298]. Это обещание прозвучало от него вопреки консолидированной позиции Политбюро ЦК ВСРП. Известно, что время военного вторжения в ЧССР тогда еще не настало. И в Варшаве решение о нем не принималось, но Кадару ради защиты венгерской реформы пришлось заранее фактически связать себя предварительным обещанием участвовать в «окончательном решении» чехословацкой проблемы. Заметим в связи с этим, что 26 июля Брежнев от имени Президиума ЦК КПСС тепло поблагодарил Кадара за его предварительное согласие. «Это настолько дорого для нашей партии и дружбы, – подчеркнул советский лидер, – что нет слов для выражения благодарности. Пока я жив, не забуду»[299]. Кстати, на варшавском совещании Брежнев не спешил брать слово, однако его, видимо, раздражали крайне резкие заявления Ульбрихта и Живкова, и он высказался более сдержанно. Не заявляя открыто о приоритете военного решения чехословацкой проблемы, Брежнев указал на необходимость и право «оказать братскую помощь» Чехословакии в условиях «роста контрреволюционных сил» в этой стране.

В Варшаве, как отмечалось, вопрос о военном вмешательстве не стоял на повестке дня совещания и не обсуждался. Другое дело, что он, как говорится, уже «витал в воздухе». Интересно, что рассмотреть его предлагал в своем выступлении Живков, но на это предложение фактически никто не отреагировал. Доступные сегодня исследователям документы – протоколы варшавского совещания[300] – тому свидетельство. Они позволяют верифицировать распространенные утверждения, что вопрос о вторжении якобы обсуждался в столице Польши, и уже тогда по нему было принято положительное решение[301].

Что касается предложения Брежнева на совещании, то речь шла о целесообразности обращения к руководству КПЧ с коллективным письмом от имени пяти компартий с пожеланием активизировать свои действия против «контрреволюционных сил» в стране. Такое письмо, как известно, было составлено, но без резких формулировок в адрес руководства КПЧ и Дубчека. Оно содержало адресную критику «эры Новотного» и призыв «порвать со сталинским прошлым»[302]. Предлагалось также «использовать все меры защиты» против антисоциалистических сил и внепартийной оппозиции. 16 июля 1968 г. письмо было передано высшему партийно-государственному руководству Чехословакии.

На совещании Кадар поддержал предложение Брежнева и о других совместных действиях. Имелись в виду разъяснение содержания указанного письма в печати социалистических стран, организация встречи представителей двух-трех «братских» партий с руководителями КПЧ. А кроме того, рекомендовалось дождаться ответа руководства КПЧ. Предусмотрен был также и вариант оказания прямой поддержки чехословацких «здоровых сил»,