– Куда ушел? – требовательно спрашивала Надежда.

– То есть ушли-то все кто куда, институт закрылся попричине банкротства, – с досадой продолжал Сергей. – Вот ты скажи,Надежда, кому это выгодно – такие кадры на улицу выбрасывать? Кому это нужно вгосударственном масштабе? Всю жизнь, как работать начал, только и слышу:инженер такой, инженер сякой. Рабочий класс, мол, – это да, а вы,интеллигенция, плететесь в хвосте строительства коммунизма Создали, понимаешь,такой образ у людей в голове, что как только скажут «инженер», так сразувсплывает такой хилятик в очках и с бородой. А сколько эти хилятики летом назаработках домов понастроили, леса повалили, дорог проложили! Я тебе так скажу,Надежда, – серьезно продолжал Сергей, заметив, что Надеждаулыбается, – если бы не мы, инженеры, так не знаю, как у других, анаселение нашего города точно бы с голоду померло! Кто по четыре-пять месяцевиз колхозов не вылезал? Помнишь?

– Помню, – вздохнула Надежда. – Сначалапрополка, потом уборка. На всю жизнь я эти поля свекольные запомниланеобозримые, до сих пор свеклу терпеть не могу.

– А субботники, а овощебаза чуть не каждыйвыходной? – вопрошал Сергей. – И вот, если мы, несмотря на тяжелейшиеусловия, еще что-то разработать могли, то нам памятник ставить нужно! Не зряте, кто на Запад подались, первое время там прямо диву давались. Никто тебя недергает, ни в колхоз, ни на базу, ни в дружину, начальство по пустякам нервы нетреплет, ленинский зачет сдавать не нужно, на профсоюзном собрании в ладошихлопать никто не заставляет! Работай себе на здоровье, и еще кофе два раза вдень за счет фирмы подают!

– Тихо, Сергей. – Надежда заметила, что на нихнедовольно оглядываются родственники. – Что про прошлое время вспоминаешь,оно давно кануло. Ты про сейчас рассказывай.

– А я и говорю про сейчас! – Сергей понизил голос:

– Слава богу, дожили до перестройки. Как говорится,оглянулись – прослезились. Ну, что партия как рулевой не в ту сторону повела,это все знают, про это неинтересно. Но оказалось, что и вести-то теперь некого!Где рабочий класс? Нет рабочего класса, давно мозги пропил. У кого же хотьчто-то в головах осталось? У нас, у интеллигенции. Вроде бы доказала жизнь, чтоработники умственного труда не последние спицы в колесе. Так здрасьте,пожалуйста, опять мы, инженеры, никому не нужны! Я тебя и спрашиваю: кому этовыгодно, а, Надя?

– Не кипятись, расскажи лучше про Загряжского, –примирительно проговорила Надежда.

– Да, так вот, развалился, значит, институт, и мы всекто куда попристраивались. Кто-то за рубеж намылился, да поздно уже: куда вэтой Америке ни плюнь, даже в самом малюсеньком городке, где колледжесть, – там сидит русский и физику или математику преподает! Знаешь, дажеанекдот такой есть: «Что такое американский университет? Это такое место, гдерусские профессора учат физике китайских студентов».

– Да слышала я этот анекдот! – Надежда потерялатерпение, отчаялась узнать что-нибудь путное и собралась уходить.

– Ну, извини, что-то я разошелся. Так, значит, проЗагряжского. Организовал он какую-то свою контору.

Достал денег, посадил директором одного мужика, у тогобольшие связи в Москве. Специалистов набрал, из своих же сотрудников. Надо ему,Загряжскому-то, должное отдать: организовать дело он всегда умел.

Так, в работе-то не очень, но организатор отличный!

– Да чем они там занимались, в этой конторе? –потеряла терпение Надежда.

– Ты как с луны свалилась! – возмутилсяСергей. – Будто и не работала в режимной организации столько лет! Уинститута какой был профиль? Самолетостроение. Каких специалистов Загряжскийнабрал? Самых лучших, кто остался здесь, конечно. Ну да в нашем секретномпрофиле не всех выпустят.

– А тебя не звал он?

– Звал, – усмехнулся Сергей, – да я к тому времениуже работу нашел, неудобно было уходить. И какое-то было у меня предчувствие,что неладно там.

Видишь, так оно и вышло. Убили Загряжского, теперь всеразвалится.

– Там же начальник еще остался?

– Так он же умер незадолго до этого! Мне Игорь Медуноврассказывал, недавно его встретил, он у Загряжского работал. И Пашу Грибова онпригласил…

Сергей замолчал и с улыбкой повернулся навстречу той самойженщине, подтянутой и худощавой, с которой говорил раньше.

Та, приблизившись, слегка кивнула Надежде. Простой синийплащ, из которого выглядывал ворот черного свитера, – похороны, полагаетсяв черном. Коротко подстриженные пепельные волосы, серые глаза, никакойкосметики. Однако глаза на бледном лице все равно выглядели яркими.

– Вы познакомьтесь, – обратился к нимСергей. – Это Таня Грибова, моя старинная знакомая, а это – НадеждаЛебедева… сослуживица моя… давно не виделись, а теперь вот… встретились…

Надежда на всякий случай убрала за спину костыль.

– Ну ладно, Сережа, я пойду. – Татьяна оглянуласьна родственников покойного, рассаживавшихся в автобусе. – На кладбище всеравно не поеду, я никого из них не знаю.

Провожая глазами удаляющуюся к воротам Татьяну, Надеждаспросила:

– Давно вы знакомы? Необычная женщина, что-то в нейчувствуется незаурядное.

– Еще бы! – Сергей улыбнулся. – Ты даже непредставляешь, насколько незаурядное! Мы с ней познакомились пятнадцать летназад, на полигоне в Казахстане. Точнее, сначала я познакомился с ее мужем.Павел Грибов был тогда знаменитостью, восходящей звездой. Гениальный конструктор,блестящий математик… а она – ты не поверишь! Она тогда была летчицей,испытывала новые модели самолетов.

– Летчицей… – протянула Надежда. – Вот этода…

Она представила Татьяну за штурвалом самолета и поняла, чтоименно там она смотрелась бы лучше всего.

– Такая потрясающая была пара! – продолжал Сергей.

– Ты все время повторяешь – был, была… Почему все это впрошедшем времени?

Сергей помрачнел:

– Тогда-то с ними и произошло несчастье. Говорят, людисвязанных с риском профессий часто погибают в самой спокойной ситуации.Знаменитый альпинист Абалаков утонул в ванне. Минеры попадают под машины,мотогонщики погибают под случайно обрушившимся балконом… Так и у них. Татьяна сПавлом ехали на машине, она была за рулем, и в них врезался «КамАЗ». Водитель«КамАЗа» был пьян, не получил ни царапины. Павел страшно разбился и с тех порстал инвалидом. Татьяна не так пострадала, но летать после этого больше немогла… Психологически не могла, у нее в душе что-то сломалось.

– А здесь-то она что делала?

– Я же говорил, Павел последнее время выполнял дляЗагряжского какую-то большую работу. Ходить он не может, прикован к креслу, носветлая голова осталась, и Загряжский подключил его к своей разработке.