Как же долго сможет Анатоль бить в барабан? Ведь прерветсяритм хоть на мгновение — и все, привет, Дэнни. Спать, видно, придется поочереди… Неужели этот бред будет длиться и потом, вдалеке уже от селения?Спотыкавшемуся мужику на гаруанском базаре расстояние не больно помогло.

И вот так теперь — навсегда?

Хлестануло приступом паники. Дэнни кивнул пареньку. Чтоделать — непонятно… главное сейчас — отсюда сматываться. Да, малыш, возьму ятебя с собой — выбора-то, похоже, нет…

Подальше бы от Кабаса!

Он крутил педали, колеса велосипеда поскрипывали по грязной,ухабистой дорожке. А Анатоль трусцой бежал чуть впереди — и бил в барабан.

И бил в барабан.

И бил в барабан!

Туалетная кабинка ритмично вздрагивала, вибрируя в тактдоносящимся снаружи хлопкам множества ладоней и топоту ног людей, биткомзабивших открытую концертную площадку. Раз за разом до слуха Конни доносилосьлишь одно слово. Оно грохотало, как отбойный молоток, как заклинание, какмантра — "РЭЙВ! РЭЙВ! РЭЙВ!"

И Конни, ощущая себя на вершине блаженства, думала про себя— придется вам подождать, ублюдки! Безмозглые бьющие копытами кретины! Потомучто рэйва не будет, пока я не кончу. Боже, ну и дела! Все ваши аплодисменты,все ваши ключи от гостиничных номеров и прочее дерьмо, что вы швыряете им насцену и думаете, что это им нужно, — чушь! Это все — шоу. Потому что когдаприходится выбирать между тем, что можете дать вы и что даю я — двух вариантовбыть не может…

Конни расположилась на корточках перед Рэбом. Лицо ееполностью скрывали длинные светло-каштановые пряди волос, болтающиеся каклохматая мокрая швабра. Она сидела перед ним, упираясь задницей в унитаз. Подколеном ее обтрепанных расклешенных джинсов мочалился брошенный кем-то старыйокурок. Вокруг шеи громко перестукивались разноцветные стеклянные бусы (или,как говорила ее мать, чертовы хиппарские стекляшки).

Рэб глядел в потолок; затылок его легонько и ритмичнопостукивал в дверь туалетной кабинки. Трудно сказать, чем это было вызвано —овациями, доносившимися извне, или ритмичными движениями Конни. Глаза его,однако, начали закатываться, а пальцы вцепились в волосы Конни. Спинавыгнулась, он приподнялся на цыпочки.

— Да! — выдохнул он. — Дав-вай, да-а…

Конни лишь промычала в ответ. Поскольку рот ее все равно былзанят, ничего иного в данный момент она и не могла произнести.

В этот момент в дверь кабинки забарабанили, и хриплый голос,перекрывая несмолкающий рев и вой толпы, рявкнул:

— Рэб! Нам пора!

Голос принадлежал Билли Бобу — жирному ударнику группы"Тайдл Рэйв". Группа, в ответ на настойчивые вопли, от которыхсодрогались и пол, и стены, готовилась к своему третьему и финальному в этотвечер выходу "на бис".

— Эй, Рэб! — снова заорал Билли Боб. — Ты идешь?!

— Да! — выкрикнул Рэб, колотя затылком в дверь кабинки так,что она начала лязгать. Пальцы конвульсивно вцепились в волосы Конни. Конни ощутиладьявольскую боль, но это была боль блаженства.

— Хорошо, — откликнулся Билли Боб.

Рэб тяжко навалился на дверцу кабины, словно мышцымоментально перестали его слушаться. Конни удовлетворенно выпустила егообмякшее достоинство и самодовольно заметила:

— Вот теперь можешь идти развлекать остальное воинство.

Она подняла глаза, надеясь услышать от Рэба что-нибудьласковое. Что-нибудь одобрительное. Что-нибудь…

— Гос-споди, — выдохнул он. — Ну хрена ты сидишь и лыбишься?Лучше помоги штаны натянуть.

Он меня любит, самоуверенно подумала Конни.

Она начала помогать ему натягивать потрескивающие кожаныебрюки, но остановилась, решив рассмотреть как следует то, что раньше заметилалишь краем глаза. Учитывая скорость развития событий, ей действительно былонекогда вглядываться.

На левом бедре была богоравная татушка. Такого она еще невидела. Татушки такой, ясен пень.

Волосатые, потные мужские ляжки — этого она навидаласьдостаточно. Нельзя считать себя профессиональной группи из "закулиснойподдержки", не освоив как следует все составные мужской анатомии.

Татуха была размером в шесть дюймов — пурпурно-черныйженский профиль. По лицу стекала одинокая кроваво-красная слезинка.

— Какая тату, — прошептала она. — Где ты…

Но в этот момент татуха исчезла под трусами.

— Ладно, — хрипло сказал он. — Можешь ее сфотографировать.Потом.

С этими словами он вывалился из кабинки, не закрыв за собойдверь.

Конни порылась в сумочке, нашла сигарету и закурила. Онапросидела так не меньше минуты, глубоко затягиваясь с чувством полногоудовлетворения. Услышав рев народа, она слегка улыбнулась. Команда, видимо, ужепоявилась на сцене. Ни черта вы не понимаете, бакланы, подумала она.

Потом встала, сбросила приклеившийся к коленке окурок ивышла из туалета, расположенного за сценой. В ящике со льдом лежали бутылкипива. Она взяла одну. Лед уже подтаял. Она вытерла холодную влагу с бутылкиболтающимся подолом своей тишотки с лого "Тайдл Рэйв".

Потом прошла за кулисы и встала сбоку. "ТайдлРэйв" как раз отрывались с расширенной версией "Она Не Ты, НоБудет" — одним из своих забойнейших хитов. Звук, который рвался издинамиков, на сцене был совсем иным, чем тот, который слышал зал. Конниприкончила уже четвертый за сегодняшний вечер "Хайнекен". Она вертелав руках зеленую бутылку и улыбалась, глядя на луну, пока команда доводила народдо неистового кайфа.

Ночь обещала чудо…

Конни впервые в жизни ехала в лимузине, но очень не хотела,чтобы Рэб или кто-либо из группы это заметил. Она пила шампань и прикладываласьк крепкому косячку, который переходил из рук в руки, с таким видом, словнозанималась этим с рождения.

Всю дорогу до отеля она просидела на коленях у Рэба. Еесовершенно не волновало, что он при этом непрестанно на глазах у всех мял ейтитьки. На самом деле она гордилась этим, ухмыляясь в тайном наслаждении от ихсладострастных и завистливых взглядов.

Конни сама создала себе имя в узких кругах заезжих хард-роковыхгрупп. Ее считали клевейшей, сладчайшей, самой лучшей чувой среди тинейджерокЛитл-Рока. Она не играла на гитаре или клавишных, зато была виртуозом в другихотношениях.