Потом уж, много позже, следователь сказал:мальчишки развели огонь в салоне автомобиля. Зачем? Почему? Где взяли спички?Этого никто не знал. А бак был заправлен, да и бензин, похоже, подтекал где-то.Вспыхнуло мгновенно. Перепуганные мальчишки, пытаясь сбить пламя с одежды, ещеуспели добежать до дверей гаража, но двери были заперты. Тут и рвануло.

Ася не знала, где дети, когда бежала кгаражам. Услышала, крикнул кто-то: «Гаражи горят!» – ну и кинулась со всех ног,в домашних тапочках, как была. По пути надо было спускаться по лестничке сдеревянными, покосившимися ступеньками. Ася запуталась в расшлепанных тапочках,оступилась – и упала с лестницы. И тут же ей стало не до «Волги»: боль пронзилатело. Ася попыталась вскочить, но скорчилась на тротуаре, обхватив рукамиживот.

Соседка Галина, кинувшаяся на пожар вместе сней, сгоряча пробежала несколько шагов, потом вернулась.

– Ты что? – спросила испуганно. –Ногу подвернула?

Ася покачала головой, еле переводя дыхание отвнезапно подступившей тошноты.

– «Скорую»… – выдавила она, стискиваязубы. – Как бы не было выкидыша…

На исходе был четвертый месяц беременности, идокторша в консультации не больно-то обнадеживала, что удастся выноситьребенка.

– Вы же помните, какой был токсикоз, какрожали в последний раз? – сказала угрюмо. – Или уж ложитесь давайтена сохранение, или… честное слово, вам бы лучше аборт сделать!

Ася тогда только улыбнулась. Она уже непомнила, как тяжело носила и рожала Костика: помнила только, какое это былосчастье – увидеть его родившимся. И никакого аборта она делать не собиралась: авдруг будет девочка? Николай так хотел дочку – и чтоб вылитая Ася. Сама-то Асятвердо знала: дочка должна быть похожа на отца, тогда будет счастливая. Сыновья– на мать, дочка – на отца. Она пока не говорила мужу, что беременна. Решилаподождать: если до трех месяцев доходит и не выкинет – тогда скажет. И вот ужепочти четыре проходила, можно бы и Николая обрадовать, а тут такое… Хоть бы«Волгу» не тронуло!

– Галя, если меня в больницу заберут, тыпосмотри за мамой, за мальчишками, – пробормотала она, чувствуя, как кровьпошла, пошла из нее толчками, – и заплакала от обиды на судьбу. –Галя, а вдруг это девочка? Вдруг я девочку потеряю?

Она не знала, что двоих своих детей ужепотеряла, – думала только об этой третьей, нерожденной…

– «Скорую»! – в панике закричала соседкапробегавшим мимо мужикам, которые неслись на пожар сломя голову, не обращаявнимания на двух скорчившихся на обочине женщин.

– Вызвали уже! – крикнул один из них, необорачиваясь.

Потом, вспоминая все это, он скажет: подумал,что женщина перепутала, что она имела в виду «пожарную» – ведь горело как!

– Ася, ты погоди, погоди, – пробормоталаГалина и долго еще твердила что-то примолкшей подруге, пока не поняла: та безсознания.

«Скорая» все не ехала. А под Асей натекала инатекала кровь. Кругом собрались женщины, давали разные советы, кто-то пыталсяостановить мужиков, бегавших туда-сюда… «Скорая» появилась наконец – ее вызвалипожарные, обнаружившие к тому времени трупы детей… Им уже не нужна была помощь.И к Асе она опоздала: пока довезли, пока лежала в коридоре, пока вызвалибригаду реаниматоров, которые воспользовались затишьем в больнице, воскреснымднем – и собрались отметить день рождения анестезиолога, пока осматривалибеспамятную женщину…

Она умерла от потери крови.

Галина уже вечером дозвонилась в больницу – ейвсе и сказали. С несколькими соседками она долго стояла перед зеленым домиком,в котором оставалась прикованная к постели Асина мать. Ни у кого не хватилосмелости пойти и сказать, что случилось с ее дочкой и внуками. Она еще ничегоне знала.

Наконец решились-таки – вошли в дом. И первое,что увидели, – мертвую Марию Гавриловну, в нелепой позе лежавшую уподножия лестнички, которая вела из мезонина. Она уже и закоченела.

Потом – опять же потом! – гадали, какбыло дело. Наверное, Мария Гавриловна тоже услышала про пожар, а вернее,увидела сверху пылающий гараж. Ее потому и поселяли на лето в мезонине, чтобымогла видеть всю округу из окошка и не скучала. Видна ей была и та лестничка,на которой оступилась Ася. А зрение у матери было отменное – не по годам. Можетбыть, она поняла, что с дочерью несчастье случилось… А может быть, сорвало сместа предчувствие беды: ни дочь, ни внуки не появлялись уже много часов.Решила хоть ползком выбраться на улицу, да скатилась с лестницы и сломала шею.

Когда Надюшка увидела в вестибюле этого парня,у нее просто-таки в зобу дыханье сперло. Худое хмурое лицо, сабельный прищурсветлых глаз. Под два метра ростом, темно-синие джинсы обтягивают длинныемускулистые ноги, как перчатка. Он был одет в черную майку под горлышко илегкий пиджак, на темно-русых волосах – каскетка козырьком назад, и белые буквы«Adidas» казались не названием фирмы, а девизом, исполненным какой-то особеннойжестокости.