– Перестань извиняться. Какая разница. Я расскажу тебе позже.

Клодия смотрит на меня и слегка улыбается. Это первая улыбка с тех пор, как она зашла в мою комнату.

– Просто скажи мне, он поцеловал тебя? Он был милым?

Я улыбаюсь.

– Да, – говорю я, – и да.

Клодия улыбается чуть шире.

– Хорошо, – говорит она, – это помогает.

Я слезаю с кровати, чтобы включить музыку. Это еще одна песня Bikini Kill, один из их медленных треков. Она называется «Feels blind», и мне хочется плакать каждый раз, когда я ее слышу. Словно я признаюсь в страшной тайне или сбрасываю тяжелую ношу.

Барабаны отдаются в моей груди, я залезаю обратно в кровать и ложусь рядом с Клодией. Она все еще смотрит на потолок моей комнаты, но я вижу, что она слушает музыку.

– Очень классная песня.

– Ага. – Я подбираюсь ближе и переплетаю с ней пальцы. Надеюсь, она чувствует мою поддержку. Я никогда не брошу ее одну, никогда.

Я выпрямляю странички следующего выпуска «Мокси» на диване. Мерцание рождественской елки в углу нашей гостиной отсвечивает золотом на страницах.

– Выглядит прикольно, – говорит Сет.

– А я показала тебе наклейки, которые вложу в каждый экземпляр? – Я передаю ему стопку круглых наклеек размером с ладонь.

– Плохая девчонка, – отвечает Сет, вертя одну из них в руках. – Мне нравится, пока такая не окажется на моем шкафчике.

– Точно нет.

– То есть «точно нет»? Или?.. – Сет наклоняется ко мне, его улыбка становится шире. Он целует меня за ухом, и это так приятно. Потом он целует меня в губы и прижимается всем телом. От него пахнет мятой. Сет мягко укладывает меня на диванные подушки.

– Подожди, – я слегка отталкиваю его, – не помни´ «Мокси». – Я беру журналы и кидаю на кофейный столик. – Это пока что мой самый любимый выпуск.

– И мой, – говорит Сет.

– Правда?

– Правда, – отвечает он, улыбаясь. – Так, где мы остановились? – Сет произносит это словно парень из пошловатого фильма, и мы оба начинаем смеяться. А потом целуемся.

Но вскоре уханье часов в форме совы напоминает, что Сету пора уходить. Мама скоро вернется с работы, и хотя она знает, что мы с Сетом встречались практически каждый день во время каникул, не думаю, что она сильно обрадуется, увидев нас целующимися на диване.

Это ведь можно назвать любовными ласками?

В любом случае, будет лучше, если мама этого не увидит.

– Жаль, что тебе надо идти, – говорю я. Мои губы слегка саднит, но это приятное ощущение.

– И мне, но мы увидимся завтра в школе, – отвечает Сет.

Мы встаем и идем к задней двери. Сет еще раз целует меня, прежде чем выйти. Я касаюсь пальцами губ, будто не верю в реальность происходящего.

У меня есть парень. Настоящий парень.

С улыбкой я возвращаюсь в гостиную и достаю «Мокси». Наклейки я заказала онлайн с помощью подарочной карты Visa, которую бабушка с дедушкой подарили мне на Рождество (вместе с новыми носками, набором красивых ручек и книгой рецептов тортов и печенья – у бабули большие надежды после того случая с «волшебными кубиками»). Я запихиваю зины и наклейки в рюкзак, когда заходит мама.

– Привет, дорогая, – говорит она.

– Привет. – Я целую ее в щеку.

– Все хорошо? Готова к школе?

Я закатываю глаза.

– Настолько готова, насколько возможно. А у тебя все хорошо?

Мама вздыхает и проводит рукой по волосам. Когда она убирает волосы с лица, то выглядит намного моложе. Потом они падают на лицо, и это снова моя мама.

– Кажется, у меня только что была небольшая… ссора… с Джоном. – Она достает мороженое из холодильника, а меня охватывает радость. Хотя не должна бы.

– Что случилось? – спрашиваю я, надеясь, что в моем голосе достаточно неподдельного беспокойства.

Она пожимает плечами и аккуратно снимает крышку.

– Поссорились из-за политики. Он сказал, что не считает Энн Ричардс хорошим губернатором.

Я смотрю на нее в замешательстве.

– Энн Ричардс, милая. Я рассказывала тебе о ней. Она была губернатором Техаса в 1990-х, а еще очень сильной и очень умной женщиной. – Мама стучит пальцами по ярко-розовому магниту на холодильнике с надписью «Джинджер Роджерс делала все то же самое, что и Фред Астер, только наоборот и на высоких каблуках»[19] – Энн нравилось цитировать эти слова, – говорит мама, слабо улыбаясь.

– О да. – Мне нравится слушать про сильных женщин, но слушать что-то плохое о Джоне – все-таки больше. – Так что сказал Джон?

– Что она не была самым ответственным губернатором, когда дело касалось налогов, что, конечно же, бред собачий. – Она съедает еще кусочек мороженого и убирает его обратно в морозильник, кидая ложку в кухонную раковину. Потом смотрит на потолок и вздыхает.

– Ну, как бы то ни было, он не прав, – говорю я. – Энн Ричардс великолепна.

– Именно такой она и была, малышка, – соглашается мама.

– И что вы теперь с Джоном будете делать? – в моем голосе есть нотка надежды, и я гадаю, слышит ли ее мама.

Но она просто смеется, словно я маленький ребенок, и это немного раздражает.

– Ох, дорогая, у меня с Джоном все хорошо. Взрослые могут иногда спорить из-за политики. Он же не сказал, что ей место на кухне или что ей следовало бы посвятить свою жизнь рождению детей.

Я пожимаю плечами.

– Наверное. Но разве политические взгляды не говорят многое о человеке?

Мама улыбается.

– Конечно, да. Я сама тебя этому учила. Но разумные взрослые могут не соглашаться в чем-то. Джон вырос в очень консервативной семье. Он даже не ходил в государственную школу до подросткового возраста. Это повлияло на его взгляды. То, что Джону не нравится финансовая политика Энн Ричардс, не значит, что Джон плохой.