– Ладно, – говорю я, – только если ты не забудешь, что ты права, а он нет.

Мама улыбается.

– Я не забуду. Теперь иди спать. Уже поздно.

Проскальзывая под одеяло, я думаю об экземплярах «Мокси» в моем рюкзаке, о губах Сета на моих губах и о том, как Сет поддерживает меня и мою идею. Я уверена, что если Сет знает об Энн Ричардс, она нравится ему. А если не знает, я убеждена, она точно ему понравится, как только я расскажу о ней.

* * *

Приятно прилепить наклейки на шкафчик Митчелла Уилсона. Десять наклеек. Я думаю о Клодии. Думаю о том, как он ее обидел. Я думаю о мистере Шелли и его словах. Я думаю о красноватом лице Митчелла и его мертвых глазах. Я думаю о том, что его папочка позволяет ему все.

Хлоп, хлоп, хлоп. Металлический шкафчик вибрирует под моей рукой каждый раз, когда я леплю новую наклейку.

Потом я делаю шаг назад и любуюсь своей работой. Митчелл Уилсон десять раз прочитает сегодня, что он придурок. А может, и больше.

Когда солнечный свет начинает литься через окна, я приклеиваю наклейки тем мальчикам, которые тоже участвовали в игре «Толкни и хватай». Слышу шаги уборщика за углом и забегаю в пустой класс. Стою тихо-тихо, пока он проходит мимо, звеня связкой ключей. Его тяжелые шаги раздаются совсем рядом. Если бы он нашел меня, я смогла бы выкрутиться. Потому что ничто сегодня меня не остановит. Уж точно не какой-нибудь мужчина.

К началу первого урока все зины лежат по всем туалетам первого и второго этажа. Школа гудит. Я вижу, как Джейсон Гарза мрачно пытается отодрать наклейку от шкафчика, но у него плохо получается.

Я заказала очень качественные наклейки.

– Пожалуйста, скажи, что видела их? – спрашивает меня Сара, когда я захожу в класс. Я вижу, что Клодия читает последний выпуск, а в руках у нее несколько наклеек.

– Здорово, да?

Сара кивает, и улыбка расползается по ее лицу.

– Это гениально.

– Привет, Клодия. – Она поднимает на меня глаза. – Весь шкафчик Митчелла Уилсона уже покрыт наклейками.

– Правда? – Ее глаза загораются.

– Правда. Но это не значит, что ты не можешь добавить еще. Попросись выйти в туалет во время урока и сделай это.

Брови Клодии поднимаются от моей храбрости.

– Может, так и сделаю.

Клодия убирает зин и наклейки в рюкзак. Где-то в середине скучной лекции миссис Роббинс она поднимает руку и просится выйти. Когда она возвращается, то подмигивает мне.

Реакция Клодии стоит всего этого. Всего того времени, что я потратила на придумывание нового выпуска. Всех моих рождественских денег, потраченных на наклейки. Клодия стоит всего этого и даже больше.

Весь день наклейки распространяются как заразная сыпь: их все больше и больше с каждым уроком. Девушки делают это по-умному, а учителя слишком тупы, чтобы поймать их: поход в туалет, к медсестре, просьбы выйти попить из фонтанчика. Все это – возможность улизнуть и прицепить наклейку на шкафчик какого-нибудь мальчика, пока никто не видит.

«Мокси» побеждает.

А значит, и я.

А потом по пути на урок английского Марисела Перез делает что-то волшебное.

Тим Фитцпатрик, настоящий придурок-девятиклассник, который думает, что он крутой, потому что играет за школьную баскетбольную команду, решает «толкнуть и схватить» Мариселу, пока мы идем на обед. Он обхватывает Мариселу вокруг талии своими толстыми неуклюжими пальцами.

– Подожди минутку, – говорит Марисела, хватая Тима за плечо. Ее голос такой липко-сладкий. – У меня кое-что есть для тебя.

Тупой Тим стоит на месте и смотрит на Мариселу, словно ждет минет прямо посреди коридора.

Но Марисела просто запускает руку в карман джинсов, достает наклейку и церемонно клеит ее прямо ему на грудь. Она так сильно надавливает, что Тим ойкает. Марисела закатывает глаза и уходит, оставляя Тима смотреть на свою грудь и пытаться содрать наклейку.

Люси, стоящая рядом и наблюдающая за всем этим, хватает меня за руку и взвизгивает, словно только что прошел мимо участник ее любимой музыкальной группы.

– Словно я попала в фантазию феминистки, – говорит Люси, – Только Роксаны Грей[20] не хватает.

Я улыбаюсь и делаю себе пометку позже посмотреть, кто такая Роксана Грей. Мы с Люси идем на урок, когда замечаем Сета у дверей класса. Люси смотрит на меня многозначительно и заходит в класс.

– Привет, – говорит он, быстро целуя меня в губы. Я здороваюсь с моим парнем в коридоре перед всеми. Мне словно двадцать пять лет.

– Привет.

– Наклейки повсюду, – говорит он тихо. – Это классно.

– Спасибо. Они распространяются быстрее, чем я думала.

– Ты такая бунтарка, Вивиан Картер, – говорит Сет, и я чувствую, что взорвусь фейерверком.

На уроке английского Митчелл Уилсон и его команда мрачно восседают на заднем ряду, а когда мистер Дэвис просит Люси передать назад грамматические тесты, Митчелл использует это как шанс стать еще большим придурком, чем обычно.

– Эй, – говорит он, когда она кладет листок на его парту. На нем 75 обведено красным. Он наверняка сдал тест намного хуже, но мистеру Дэвису нравятся футболисты.

– Что? – резко говорит Люси.

– Ты состоишь в клубе «Мокси»? – Его глаза-бусинки уставились на нее, словно бросая вызов. Я представляю, как он лапал Клодию в коридоре рядом с раздевалкой, и думаю, что во мне достаточно гнева, чтобы кинуть стул прямо в Митчелла.

– Клуба «Мокси» не существует, – говорит Люси, поворачиваясь к нему спиной.

– Ага, конечно, не существует, хрен там. – Митчелл начинает говорить громче.

– Ученики, следите за языком, – бормочет мистер Дэвис, словно это не Митчелл ругнулся, а весь класс.

Люси не оборачивается, но я слышу, как ехидный голос Митчелла скользит по классу.

– Это ты устроила лесбийскую продажу выпечки для женской футбольной команды. Ты ее организовала. Я тебя видел.

Краем глаза я вижу, как Сет наблюдает за всем. Я вижу, как Люси втягивает голову в плечи, словно пытается защититься. Я бросаю взгляд на часы. Осталось пять минут.

– Ты и твой маленький мужененавистнический лесбо-клуб по выпечке, – продолжает Митчелл тихо.

Мой живот скручивает. Я хочу ударить Митчелла Уилсона. Хочу врезать ему прямо в лицо.

Я сжимаю кулаки и на мгновение закрываю глаза.

Внезапно моя рука поднимается вверх.

– Э-м, мистер Дэвис? – Я никогда не говорю на уроке. Никогда. Мой голос звучит так странно, словно я слышу себя в записи.