— Не знаю.

Я и в самом деле не знала.

— Он откажется от своих показаний… — убежденнопроизнесла она.

— Может, не откажется. Он же стрелял в него, понимаешь?

— Ну, не знаю. — Она с сомнением вздохнула.

Я представила себе лицо Лены, на котором застыло недоверие.

— Пусть хоть раз в жизни сделают что-нибудь хорошеебескорыстно, — произнесла я, совершенно не веря в то, что говорю.

— Конечно — жалко двадцатку.

— Жалко, — подтвердила я.

— Ну, посмотрим. Просто пойми — он ведь не думает, чтоэтот Вова Крыса стрелял в него из пистолета. И не убил его чисто случайно. Ондумает: «Я работал на Сержа, пострадал. А теперь его жена не дает мнезаработать». Фактически ты хочешь, чтобы он сейчас работал на тебя, нобесплатно.

Я поняла.

Как это, должно быть, здорово, когда кто-то делает для тебячто-нибудь бесплатно.

— Как твой? — спросила я, меняя тему.

— Каждый день звонит. Я не беру! — Голос Лены сталзвонче и кокетливее. — Забросал меня эсэмэсками. Я — королева всей егожизни.

— Здорово. — Я искренне порадовалась заподругу. — Не отвечаешь?

— Нет. Не отвечаю, — пропела она капризно.

— Правильно.

У Верки Сердючки есть такая песня: «Он подойдет — я уйду, онулыбнется — я отвернусь…» Не помню точно.

У меня убиралась филиппинка. Маленькая, смуглая, говорилапо-английски и, наверное, по-филиппински, попросила форменное платье. Япозвонила в агентство «Мажордом», открытки которого были разложены по всейРублевке. Одеждой для домработниц занималась жена Валдиса Пельша Светлана. Онас порога предложила поменять ей платье на брючный костюм.

— Она же наверняка не бреет у вас ноги! —безапелляционно заявила Светлана, и мы с ней уставились на ноги моейфилиппинки.

Та не понимала по-русски и недоверчиво улыбалась.

— Бреет, — констатировала Светлана.

Я подумала, что, может, у филиппинок волосы на ногах нерастут, но поддерживать эту тему не хотелось.

Светлана изящно пила кофе из маленькой антикварной чашки,пока ее портнихи обмеряли мою домработницу.

Филиппинку мне дали по знакомству. Жена одного известногопевца организовала агентство по трудоустройству филиппинок, которые во всеммире считаются лучшими горничными, но какие-то пробелы в нашем законодательствемешали ей сделать это агентство легальным.

— Может, мне еще массажистку одеть? — подумала явслух.

— Конечно, — уверенно ответила Светлана. — Акухарка у вас есть?

— Нет. — Я покачала головой.

Хозяйка «Мажордома» посмотрела на меня с высокомернымудивлением:

— А кто же у вас готовит?

— Я, — соврала я не знаю почему и, улыбнувшись,пожала плечами, словно извиняясь перед ней за подобную дикость.

Светлана взглянула на меня с сожалением и ободряюще пожаларуку на прощание.

Я не поехала забирать их из роддома. Это событие в моейпамяти было связано с суматохой и будоражащим, праздничным настроением. За мнойв роддом приезжал Серж с Вадимом, Лена со своим тогдашним мужем, Вероника безИгоря (они были в ссоре) и моя мама, которая всеми командовала и всеорганизовывала.

Я не хотела стоять в толпе Светланиных подружек и суетитьсяна тему: все ли нормально с молодой мамой и ее первенцем. И сомневалась, чтосмогу искренне восхититься тем, как прекрасно она выглядит. И умиленновоскликнуть: «На кого же похож ребенок? Посмотрите, глазки — мамины!» Икакая-нибудь Светланина подружка в коротенькой куртке из искусственного мехаобязательно спросит: «А вы не знакомы с отцом ребенка?» И еще какая-нибудь — недай бог! — мечтательно произнесет: «Это был такой мужчина… У нас былипрекрасные отношения!»

— Я позвоню тебе, — пообещала я Светлане — ипривезу вещи для маленького. Ванночку тоже не покупай, у меня есть.

Я ничего не выбрасывала и не раздавала. Мы с Сержем всегдазнали, что у нас будет еще ребенок.

Правда, мы думали, что рожу его я.

Зазвонил мой мобильный. Номер не определился. Я не хотелаотвечать. Уже поздно, и я вполне могла спать.

«Наверное, Светлана, — подумала я, — ну, началось.Ребенок орет, и она не знает, что с ним делать».

— Алле.

Это была Лена. Она говорила шепотом и скороговоркой.

— Мой приехал из Куршевеля, я взяла трубку, сказалаему, что на тусовке, а он приехал ко мне, звонит сейчас в дверь. Что делать?

Я ничего не поняла.

— Ты сейчас дома? — спросила я.

— Да, да! — зашипела Лена в трубку. — Это яему сказала, что на тусовке, чтоб он поревновал, а он приехал! — Онакричала шепотом.

— Ну и не открывай ему, раз сказала, что на тусовке.

— Но моя машина внизу стоит, я же не пешком уехала?

— Ну и что? — Я была невозмутима, надеясь передатьэто состояние подруге. — Ты могла со мной уехать или с Катей.

— Ладно. В общем, не буду открывать. А так хочется! Ясоскучилась по нему!

В трубке раздались гудки.

Я бы тоже не открывала. Открыть — каждый может, когдалюбимый в дверь звонит. А вот проявить характер, дождаться, когда любимый не точто дверь снести — горы готов будет свернуть, чтоб увидеться…

Снова зазвонил телефон.

«Наверное, ушел», — подумала я.

— Ну что, партизанка? Не открыла? — спросила я,сняв трубку.

В трубке ответили после некоторой паузы.

— Вы что там, в войну играете? — Это был голосВадима.

Я рассмеялась.

— Да, подружка звонила.

— Вову Крысу выпустили под расписку.

— Как? — Я моментально забыла о Лене.

— Ваш водитель отказался от своих показаний. Сослалсяна то, что был не в себе. Адвокат внес деньги, и Вову выпустили под залог.

Вадим говорил короткими сухими фразами

— Мне наш опер позвонил. Они там все в бешенстве. У нихдело разваливается.

— И что же теперь? — спросила я убито.

— Не знаю. — Вадим вздохнул. — Он у нихединственный свидетель. Наверное, припугнули. Или денег дали.

— Да, — только и оставалось сказать мне.

— Не расстраивайся, — мягко, как только один он иумеет, сказал Вадим.

Я позавидовала его Регине. Она это может слышать каждыйдень. «Не расстраивайся» — вместо пошлого «Доброе утро»; «Не расстраивайся» —вечером и, уж конечно, «Не расстраивайся» вместо банального «Как прошел день?».