Девушка встала, пошла на кухню. Я — следом. Вчем же дело?

— Антон, готов предварительный анализ…

Мне показалось, что в прикрытом шторами окнемелькнул белый птичий силуэт — пронесся вдоль стены, следуя за Светланой.

— Игнат работал согласно общей схеме.Комплименты, интерес, обожание, влюбленность. Это ей нравилось, но вызвало ростворонки. Антон, ты идешь другим путем — сочувствие. Причем сочувствиебездеятельное.

Рекомендаций не последовало, значит никакихвыводов аналитики еще не сделали. Но, по крайней мере, я знал, как мнепоступать дальше.

Грустно смотреть, сочувственно улыбаться, питьчай и говорить «у тебя усталые глаза, Света…»

Мы ведь перейдем на «ты», верно? Обязательноперейдем. Не сомневаюсь.

— Антон?

Я слишком долго на нее смотрел. Светланазастыла у плиты с тяжелым, матовым от водяной мороси чайником.

Не то, чтобы она испугалась, это чувство ужебыло ей недоступно, выпито черной воронкой дочиста.

Скорее девушка смутилась.

— Что-то не так?

— Да. Мне неудобно, Светлана. Явился срединочи, вывалил свои жалобы, и еще остался чаевничать…

— Антон, я вас прошу остаться. Знаете, такойстранный день выдался, что быть одной… Давайте, это будет моим гонораром заприем? То, что вы посидите, и поговорите со мной, — торопливо уточнилаСветлана.

Я кивнул. Любое слово могло стать ошибкой.

— Воронка снизилась еще на пятнадцатьсантиметров. Антон, ты выбрал верную тактику!

Да ничего я не выбирал, как они не понимают,аналитики фиговы!

Я воспользовался способностями Иного, чтобывойти в чужой дом, влез в чужую память, чтобы продлить свое пребывание там… атеперь просто плыву по течению.

И надеюсь, что река вынесет меня туда, куданадо.

— Хотите варенья, Антон?

— Да…

Безумное чаепитие.

Куда там Кэрроллу!

Самые безумные чаепития творятся не вкроличьей норе, за столом с безумным шляпником, ореховой соней и мартовскимзайцем. Маленькая кухня маленькой квартиры, утренний чай, долитый кипяточком,малиновое варенье из трехлитровой банки — вот она, сцена, на которойнепризнанные актеры играют настоящие безумные чаепития. Здесь, и только здесь,говорят слова, которые иначе не скажут никогда. Здесь жестом фокусника извлекаютиз темноты маленькие гнусные тайны, достают из буфета фамильные скелеты,находят в сахарнице пригоршню-другую цианистого калия. И никогда не найдетсяповода встать и уйти — потому что тебе вовремя подольют чая, предложат варенья,и пододвинут поближе открытую сахарницу…

— Антон, я вас уже год знаю…

Тень — короткая тень растерянности в глазахдевушки. Память услужливо заполняет провалы, память подсовывает объяснения,почему я, такой симпатичный и хороший человек, остаюсь для нее лишь пациентом.

— Пусть только по работе, но сейчас… Мнепочему-то хочется с вами поговорить… как с соседом. Как с другом. Ничего?

— Конечно, Света.

Благодарная улыбка. Мое имя трудно сократитьдо уменьшительного, Антошка — это уже перебор, слишком широкий шаг.

— Спасибо, Антон. Знаешь… я и впрямь сама несвоя. Уже дня три.

Конечно.

Трудно оставаться собой, когда над тобойзанесен меч Немезиды. Ослепшей, рассвирепевшей, вышедшей из под власти мертвыхбогов Немезиды…

— Вот сегодня… да ладно…

Она хотела мне рассказать про Игната. Она непонимает, что с ней происходило, почему случайное знакомство едва не дошло допостели.

Ей кажется, что она сходит с ума. Всем людям,попавшим в сферу деятельности Иных, приходит подобная мысль.

— Светлана, может быть вы… может быть ты скем-то поссорилась?

Это грубый ход. Но я спешу, спешу сам непонимая почему. Воронка пока стабильна, и даже имеет тенденцию к снижению. Но яспешу.

— Почему ты так думаешь?

Светлана не удивлена, и не считает вопросслишком уж личным.

Я пожимаю плечами, и пытаюсь объяснить:

— У меня так часто бывает.

— Нет, Антон. Ни с кем я не ссорилась. Не скем, да и не зачем. Во мне самой что-то…

Ты не права, девочка. Ты даже непредставляешь, насколько не права. Над тобой висит черная воронка такихразмеров, что возникают раз в столетие. И это значит, что кто-то ненавидит тебяс такой силой, какая редка отпущена человеку… или Иному.

— Наверное, надо отдохнуть, — предположил я. —Куда-нибудь уехать… в глушь…

Я сказал это, и вдруг подумал, что решениепроблемы есть.

Пусть неполное, пусть по-прежнему смертельноедля самой Светланы.

В глушь.

В тайгу, в тундру, на северный полюс. И тампроизойдет извержение вулкана, упадет астероид или крылатая ракета с ядернымибоеголовками.

Инферно прорвется, но пострадает лишь самаСветлана.

Как хорошо, что подобное решение для нас стольже невозможно, как предложенное темным магом убийство.

— О чем думаешь, Антон?

— Света, что у тебя случилось?

— Антон, слишком резко! Уводи разговор, Антон!

— Неужели так заметно?

— Да.

Светлана опустила глаза. Я все ждал крикаОльги о том, что черный вихрь начал свой последний, катастрофический рост, чтоя все испортил, сломал, и на совести моей отныне — тысячи человеческих жизней…

Ольга молчала.

— Я предала…

— Что?

— Предала свою мать.

Она смотрела серьезно, без всякой гнуснойрисовки человека, совершившего подлость, и кичащегося этим.

— Не понимаю, Света…

— Моя мать больна, Антон. Почки. Требуетсярегулярный гемодиализ… но это полумера. В общем… мне предложили… пересадку.

— Почему тебе? — я еще не понимал.