— Мне предложили отдать одну почку. Матери.Почти наверняка она приживется, я даже анализы прошла… потом отказалась. Я… ябоюсь.

Я молчал. Уже все стало понятно. Что-то ивпрямь сработало, что-то нашлось во мне такое, расположившее Светлану к стольполной откровенности. Мать.

Мать!

— Антон, ты молодец. Ребята выехали, — голосОльги был ликующим. Еще бы — мы нашли темного мага! — Надо же… а при первомконтакте никто ничего не ощутил, сочли пустышкой… Молодец. Успокаивай ее,Антон, говори, утешай…

В сумраке уши не заткнешь. Слушай, чтоговорят.

— Светлана, такого никто не вправе требовать…

— Да. Конечно. Я рассказала маме… и она велелазабыть про это. Сказала, что с собой покончит, если я на такое решусь. Что ей…все равно умирать. А мне калечиться не стоит. Не надо было ничего говорить.Надо было отдать почку. Пусть бы потом узнала, после операции. Даже рожать содной почкой можно… были прецеденты.

Почки. Какая глупость. Какая мелочь.

Час работы для настоящего белого мага. Но намне позволено лечить, каждое настоящее исцеление — индульгенция темному магу напроклятие, на сглаз.

И вот мать… родная мать, сама того не понимая,в секундном порыве эмоций, говоря на словах одно, запрещая дочери даже думатьоб операции — проклинает ее.

И вспухает чудовищный черный вихрь.

— Я теперь не знаю, что и делать, Антон.Глупости какие-то творю. Сегодня чуть не прыгнула в постель с незнакомымчеловеком, — Светлана все же решилась это сказать, хотя, наверное, силпотребовалось не меньше, чем на рассказ о матери.

— Света, можно что-то придумать, — начал я. —Понимаешь, главное не опускать руки, не казниться понапрасну…

— Я же специально сказала, Антон! Я знала, чтоона ответит! Я хотела, чтобы мне запретили! Ей проклясть меня надо, дуручертову!

Светлана, ты не знаешь, насколько права…

Никто не знает, какие механизмы тутзадействованы, что происходит в сумраке, и какая разница между проклятиемнезнакомого человека, и проклятием любимого, проклятием сына, проклятиемматери.

Вот только материнское проклятие — страшнеевсего.

— Антон, спокойно.

Голос Ольги отрезвил меня вмиг.

— Слишком просто, Антон. Ты работал сматеринскими проклятиями?

— Нет, — сказал я. Сказал вслух, отвечая сразуи Светлане, и Ольге.

— Я виновата, — Светлана покачала головой. —Спасибо, Антон, но я и впрямь виновата.

— Я работала, — донеслось из сумрака. — Антон,милый, это не так выглядит! Материнский гнев — яркая черная вспышка и большаяворонка. Но рассеивается она вмиг. Почти всегда.

Может быть. Я не стал спорить. Ольгаспециалист по проклятиям, и она повидала всякое. Да, конечно, родному ребенкуне пожелают зла… уж надолго — не пожелают. Однако бывают исключения.

— Исключения возможны, — согласилась Ольга. —Сейчас ее мать проверят полностью. Но… я не стала бы рассчитывать на быструюудачу.

— Светлана, — спросил я. — А иного выхода нет?По-другому помочь вашей матери? Кроме трансплантации?

— Нет. Я врач, я знаю. Медицина не всесильна.

— А если не медицина?

Она замешкалась:

— О чем вы, Антон?

— Неофициальная медицина, — сказал я. —Народная.

— Антон…

— Я понимаю, Светлана, трудно поверить, —торопливо начал я. — Полно шарлатанов, аферистов, психически больных людей. Нонеужели все — ложь?

— Антон, покажите мне человека, которыйвылечил действительно тяжелую болезнь, — Светлана с иронией посмотрела на меня.— Только не рассказывайте про него, а покажите! Самого человека, и егопациентов, желательно — до и после лечения. Тогда поверь, во все поверю. Вэкстрасенсов, в хилеров, в магистров белой и черной магии…

Я непроизвольно поежился.

Над девушкой висело роскошнейшеедоказательство существования «черной» магии, хоть в учебники вставляй.

— Могу показать, — сказал я. И вспомнил, какоднажды в офис притащили Данилу. Это была обычная стычка… не самая рядовая, нои не слишком уж тяжелая. Ему просто не повезло.

Брали семью оборотней, по какому-то мелкомунарушению Договора. Оборотни могли сдаться — и все закончилось бы короткимразбирательством между Дозорами.

Оборотни предпочли сопротивляться. Наверное,за ними тянулся след… кровавый след, о котором Ночной Дозор не знал, и теперьуже никогда не узнает. Данила шел первым, и его серьезно порвали. Левое легкое,сердце, глубокое ранение в печень, одну почку вырвали начисто.

Чинил Данилу шеф, помогал почти весь персоналДозора, все, у кого в тот момент были силы. Я стоял в третьем круге, нашейзадачей было не столько подпитывать энергией шефа, сколько отражать внешнеевлияние.

И все-таки я временами поглядывал на Данилу.Он погружался в сумрак то один, то вместе с шефом. При каждом появлении вреальности раны уменьшались. Это было не столько сложно, сколько эффектно, ведьраны были свежие и не предопределенные судьбой. Но никаких сомнений в том, чтошеф способен вылечить мать Светланы, я не испытывал. Даже если ее судьбаобрывается в ближайшем будущем, если она непременно умрет. Вылечить — возможно.

Смерть наступит по другим причинам…

— Антон, а тебе не страшно говорить такиевещи?

Я пожал плечами. Светлана вздохнула:

— Дарить надежду — это ведь ответственность.Антон, я не верю в чудеса. Но сейчас готова поверить. Ты этого не боишься?

Я посмотрел ей в глаза.

— Нет, Светлана. Я боюсь многих вещей. Нодругих.

— Антон, снижение воронки на двадцать сантиметров.Антон, шеф просит передать — ты молодец.

Мне что-то не понравилось в ее тоне. Разговорчерез сумрак не похож на обычный, и все-таки эмоции чувствуются.

— Что случилось? — спросил я сквозь мертвуюсерую пелену.

— Работай, Антон.

— Что случилось?

— Мне бы такую уверенность, — сказалаСветлана. Посмотрела в окно: — Ты не слышал? Шорох какой-то…