Олененок, конечно, был еще очень слаб, так как, наверное, только перед самым пожаром и появился на этом свете. Поэтому его сразу же подхватило течение и понесло мимо острова. Олени уже выбрались на остров, но самка, увидев барахтающегося в воде своего детеныша, резко развернулась и снова бесстрашно бросилась в поток. Вытянув морду, она отчаянно выгребала наперерез ему и все-таки догнала его. Захлебываясь, подсунула под малыша морду и стала из последних сил подталкивать его к острову. И все-таки вытолкнула его на песок. Над островом пронеслось дружное «ура!», и мужчины обнимали друг друга.

— Мать! — сдавленным голосом проговорил Арефий. — Эта никогда не предаст и не бросит! — и что-то в интонации его голоса выдавало сугубо личное…

Неожиданно из-за поворота реки выше по течению полыхнуло пламя и стремительно понеслось вдоль берега. Видимо, стена огня, шедшая от ложбины, достигла берега реки и, подхваченная потоком воздуха, дующего вдоль нее, обрушилась на береговые заросли с неимоверным гулом. Пойма реки наполнилась удушливой гарью, и стало не только трудно дышать, но и с трудом различать окружающие предметы.

Стоящая напротив них огромная ель вспыхнула, как свеча, освещая все вокруг. Неравномерный жар — от теплого до обжигающего лицо — обдувал даже здесь, за тридцать саженей от берега.

— Андрей Петрович, вы не сгорите? — шутливо заметил Савельич.

И действительно, от его мокрой одежды шел пар.

— Да ты и сам дымишься, как головешка, — не мог не вставить свое слово разбитной Арефий.

И вдруг раздался душераздирающий предсмертный рев, от которого стыла кровь в жилах. Это стена огня, шедшая с северо-запада, сомкнулась с береговой огненной стеной и захлопнула последнее убежище зверей, не успевших прорваться к реке. «Жаль, не повезло косолапому», — как-то отрешенно подумал Андрей Петрович, больше радуясь счастливому спасению своей группы.

И только тут он заметил, что Николай Семенович лихорадочно роется в тюках и наконец находит свои альбомы с готовыми схемами и их набросками и журналы астрономических наблюдений. Он чуть не плачет. Все намокло, листы склеиваются и могут утратить бесценные, добытые с таким трудом записи. Андрей Петрович подсаживается к нему, и они уже вместе разлепляют страницы и ставят альбомы, тетради уже с его записями и журналы так, чтобы их страницы по возможности не соприкасались.

А Савельич, набрав хворосту помельче, пытается развести костер.

— Что-то у тебя огня не очень-то густо, — ехидствует Арефий.

— А ты махни через протоку на берег и принеси горящий сук, так, может, сырой хворост и схватится, — парирует тот.

— Да ладно уж, слава Богу и Андрею Петровичу, что сами-то живыми остались, да лошадей сберегли.

— Это точно, повезло нам с начальником. Говорят, самого лейб-гвардии Преображенского полка поручик, а это ведь самого государя императора личная охрана. Это тебе ни хухры-мухры! Да сказывают, и морской науке обучен. А что по-аглицки, что по-гишпански лопотать, ему все едино. Огромной грамотности человек! — Савельич бережно подправил хворостинки посуше под появившиеся язычки пламени. — Великое дело делаем. Придут сюда, в залив Аляскинский, мореходцы-то русские, а им извольте: вот вам бухта переждать непогоду, а здесь водицы ключевой набрать сподручно, а промышленным людям все места обретения пушного зверя обозначены.

Не зря же Александр Андреевич Баранов, отец наш родной, выделил для экспедиции свое лучшее компанейское судно «Ермак», на котором и Чугачский залив обследовал, и восставших индейцев за погубленную Архангельскую крепость громил. Да и нас троих, своих верных спутников, ему же передал. А вспомни, как ни упирался прижимистый помощник Баранова старик Кусков, а выбил-таки Андрей Петрович у него двух лошадей. И как бы мы без них в экспедиции обходились, ума не приложу. Головастый мужик! И заметь — сами от огня бушующего спасаясь, неслись сломя голову, а лошадей-то, чай, не бросили, сберегли. Вот так-то, паря…

Вон он вместе с геодезистом нашим как о записях своих ученых печется. Надо будет, как костер наладится, поближе к теплу те записи перенести, чтобы хоть самую малость пообсохли.

Тем временем Клим, общепризнанный мастак по части рыбной ловли, уже поймал какого-то кузнечика и, нанизав его на крючок, закинул снасть в реку, а через непродолжительное время извлек из нее трепыхающуюся небольшую рыбешку. Арефий, тут как тут, так и покатился со смеху:

— Ты нас, Климушка, глядишь, так к вечеру и ушицей накормишь?

— Дурак ты, Арефий! Эта же рыбешка не простая, а золотая. — И насадив ее на большой крючок, снова закинул в реку.

А затем, аж привстав, тянул к острову что-то ходившее ходуном и описывающее зигзаги. Наконец, изловчившись, вытянул на берег бьющуюся полуторааршинную рыбину. Арефий так и ахнул:

— Ну и мастак ты, Клим! Целое речное чудище изловил!

— Таймень![33]— уважительно объяснил Клим подошедшим на шум Андрею Петровичу и Николаю Семеновичу.

— Эх, и ушицу я приготовлю всем на загляденье! — размечтался Савельич. — Пойду налаживать таганок.

— Да успокойся, Савельич, я еще несколько таких же рыбин изловлю, — довольный первым успехом и неподдельным восхищением окружающих пообещал Клим.

* * *

Усевшись вокруг костра среди подсыхающих вещей, с удовольствием хлебали наваристую ушицу, нахваливая и Клима, и Савельича. Все уже пообсохли и не спеша утоляли голод.

Рабочие заготовили кучу хвороста и толстых сучьев, обрубив все ветви выброшенного на остров дерева. Лошади аппетитно, с хрустом жевали овес, насыпанный в торбы заботливым Арефием из неприкосновенного запаса. Клим выкопал у комля сухого дерева довольно большую заводь и опустил в нее на кукане трех трепыхающихся тайменей — не пропадать же такому добру. Обе палатки, уже подсохшие, были поставлены на удобных местах.

— Вот только лапника нет подстелить под спальные мешки для мягкости, — сокрушался Савельич.

В это время зоркие глаза Арефия что-то узрели, и он стал показывать пальцем вверх по течению реки. Там действительно плыло какое-то темное пятно. А когда оно приблизилось, то это оказалось слегка подгоревшей молодой раскидистой пихтой. Она ударилась концом обугленного ствола о песок, развернулась по течению и оказалась в цепких руках рабочих. С нее моментально соскочил соболь, а за ним две белки — надо же — заклятые враги! — и стремглав помчались в глубь острова.

— У нас прямо-таки не остров, а Ноев ковчег, — рассудительно заметил Савельич. — Вот вы, Андрей Петрович, все расспрашивали местных индейцев про то, какие здесь обретаются звери. А теперь и ни к чему это. Иди себе вдоль острова и знай переписывай все зверье вместе с ползучими гадами. Красота!

Все заулыбались.

— А вот эту перинку нам Господь послал за все наши мучения, — заметил он, любовно поглаживая длинные и необыкновенно мягкие иглы пихты. — Руби, мужики, лапник и прямой наводкой его в палатки!