по парам: я с Марусей, Володя с Никой. Макс и Наташа попеременно примыкали то к одним, то к другим. Разговор получался рваным. Над нами словно навис призрак потерянного объектива.

Следующее утро тоже выдалось тревожным. Четвертое ноября, пожалуй, стало одним из самых грустных дней кругосветки. Потому что в этот день мы с Марусей впервые по-настоящему прощались. Три недели назад в Киеве все воспринималось как-то весело, легко, как будто время пролетит быстро. Мы тысячу раз обсуждали кругосветку, но никто из нас, по сути, не представлял, что такое длительная разлука. И сейчас, казалось, к ней только-только начало приходить осознание, насколько масштабную авантюру я затеял. И какое огромное количество выдержки и терпения потребуется на этом пути каждому из нас.

Маруся молча смотрела, как я собираю вещи. Она мужественно прятала невысказанную тоску во взгляде, старалась держаться молодцом. Даже не знаю, что бы я делал, если бы она тогда расплакалась.

Прощание на берегу прошло как в тумане. Даже Адам не решился нас снимать. Мы с Марусей стояли на причале перед гигантским лайнером Norwegian Epic, слепившись, как пельмени в кастрюле. Так прощаться можно только в юности, когда разлучаешься с девочкой на летние каникулы. Или когда тебе уже под сорок и ты нашел любовь всей своей жизни.

Округу огласил громогласный гудок этого чудовища — металлической многоэтажной посудины, на которой за следующие пару недель мы пересечем Атлантический океан, чтобы сойти в другой точке земного шара. Причем мы не с моей любимой девушкой, как подобает такому глубоко романтическому путешествию, а с изрядно озабоченным голландцем турецкого происхождения. Минутой позже я смотрел на удаляющийся берег, на машущую рукой Марусю и думал, что отдал бы все, лишь бы она и дальше была рядом со мной, рука об руку. И сейчас, и всегда.

* * *

В 155-тысячетонном многоэтажном доме длиной в три лондонских квартала, прицепленном на лодочный кузов, кипела жизнь. Казалось, солнце оставалось там, на берегу, и чем дальше мы отходили от Барселоны, тем больше оно закатывалось, словно махая нам рукой на прощанье. В один миг лайнер зажегся огнями, на всех девятнадцати палубах (включая верхнюю «надстройку») зазвучала живая музыка, и пассажиры, 70 % которых составляли американские пенсионеры, высыпали из кают. К ним подскакивали официанты с коктейлями и шампанским, и вся эта 18-этажная гомонящая, пьющая, пахнущая лучшими ароматами мира ярмарка тщеславия радостно и с музыкой устремилась в Атлантический океан… А я стоял, облокотившись на перила, и испытывал давно забытое чувство: будто я здесь, но меня здесь нет. Да, я здесь, но отдельно: я не часть этой гомонящей толпы, меня не волнует шампанское на палубе и креветки в ресторане, я чужой на этом празднике жизни, и эта всеобщая радость меня даже немного раздражает: нет, все-таки не создан я для подобного гламура.

Возможно, если бы рядом была Маруся, а не вечно всем недовольный Адам, я бы смог поддаться всеобщему веселью и легкости. Но любимая женщина осталась на берегу, который становился от меня все дальше, и все мои мысли в этот момент были с ней.

Я вдруг вспомнил, как впервые увидел ее, и в тот момент понял, что мое двухлетнее одиночное плавание — этот период внутренней пустоты, бесконечных разочарований и бесплодных попыток заглушить боль от предыдущего разрыва — закончилось. И следующая неделя на парусной яхте, плывущей в Грецию, была, наверное, лучшей в моей жизни за последние два года: где бы я ни был, я пытался найти глазами Марусю, радовался ее звенящему смеху, любовался ее солнечной улыбкой, наслаждался ее легкостью и понимал: вот она, моя женщина. Пусть пока не моя — но моей она будет. Обязательно.

Как же все-таки бывает в жизни! Почему, проведя все детство в Харькове, живя на соседних улицах — я на Космической, Маруся — на Данилевского, разделенных только бывшим проспектом Ленина, мы ни разу не встретились? Сколько раз мы могли пересечься на улице? Сколько раз с нашей разницей в возрасте всего в год могли оказаться в одной компании — но почему-то не оказались… При этом все время ходили друг возле друга — я же сидел за одной партой с Марусиной лучшей подругой! Они с Женей учились в одном классе, а потом, в девятом, Женя перешла в класс к нам и стала моей соседкой по парте! Почему, Женя, целых три года делясь со мной бутербродами и списывая у меня на контрольных по географии, ты ни разу не рассказала о том, что у тебя есть подруга Марина? Почему не предложила нас познакомить?

Но главное, что Кто-то на небе, видимо, устал от того, что мы с Марусей все время промахиваемся, и наконец свел нас вместе. Главное, что свел. Главное — теперь я знаю, что она есть, что ради нее я изменился так сильно — понял, что в отношениях не обязательно командовать, иногда можно и нужно промолчать и уступить. Что она есть у меня, и пусть через какое-то время, но мы увидимся. Теперь я знаю, что меня ждут, и это дает силы. Путешествия приобретают совсем другой смысл, когда из них есть к кому возвращаться.

— Мы долго будем тут стоять? — из романтических размышлений меня выдернул капризный голос Адама. Кажется, его тоже не радовала перспектива провести две недели посреди океана в полном комфорте, но совсем не по той же причине, что и меня. Адам в последнее время не скрывал, что его напрягает буквально все — будь то пустыня с бедуинами, комфортабельный отель или круизный лайнер, — и скрывать свое раздражение он не считал нужным.

Меня же в свою очередь расстраивало раздражение Адама: чувак, ты ездишь по всему миру, я выбираю для тебя отели получше, чтобы твоей заднице было комфортно, ты еще и бабки за это получаешь — от чего ты устал?

— Постою еще — подышу, — как можно спокойнее ответил я, пытаясь скрыть свое раздражение.

— Тогда я на ужин и в каюту, — заявил мне напарник. — Устал.

Вот и чудно. В попытке потянуть время я решил прогуляться по лайнеру — изучить, куда же меня занесла судьба путешественника. И практически сразу понял, что ошибся: гулять тут можно было часами, причем не день и не два. Norwegian Epic — это даже не плавучий дом. Это целый плавучий город! Минут через сорок, миновав кучу бутиков, кафе, ресторанов, холл с танцующими под пение колоритного испанца парами, галерею лотов для аукциона, где были представлены даже трусы Мохаммеда Али, театр,