И находят вкус в говне.

Выпил русского настою,

Услыхал «ебена мать»,

И пошли передо мною

Рожи русские плясать.

(Некрасов Н. 1922: 230)

Ср. также известное фольклорное двустишие, связывающее «родину» с «говном»: «Хорошо в краю родном / Пахнет сеном и говном». При публикации в «Личном деле» фрагмент «Вступления» от стиха «Пахнет МХАТом и пахнет бытовкой» до комментируемого стиха включительно был заменен рядом точек, вероятно, как раз из-за «кощунственного» соседства «Руси» с «говном» (Кибиров 1991а: 49). Что касается соседства говна с судьбой, то метафорический потенциал его очевиден каждому носителю языка. Рассуждения о родине сопровождаются упоминанием о «говне» и в поэме К. «Дитя карнавала» (1986): «Как ни в чем не бывало, / а бывало в говне, / мы живем как попало. / Не отмыться и мне» (Кибиров 1994: 38), «Чтобы стало мне стыдно, / чтобы стало грешно, / и завидно, обидно / за родное говно» (Там же: 44).

60

Черным кофе двойным в ЦДЛе. / – Врешь ты все! – Ну, какао в кафе…

Ресторан при Центральном Доме литераторов (ЦДЛ) в советское время стал поздним аналогом знаменитого «Грибоедова» из «Мастера и Маргариты» Булгакова. Считалось, что там превосходно кормят, но попасть в заветное заведение можно было, только предъявив билет члена Союза советских писателей. Вероятно, диалог в комментируемых стихах варьирует диалог Фоки и Амвросия из булгаковского романа. Первый литератор хвастается, что ему доступен кофе в ресторане ЦДЛ, второй уличает первого во вранье и тогда первый признается, что чувствует запах куда менее престижного какао в куда менее престижном кафе. Ср. о пропускной системе в ЦДЛ разноречивые мемуары современников К.: «Надо сказать, что контроль был двух– или трехступенчатым, т. е. в буфет при большом желании кто-то еще проникал, а вот в так называемый Дубовый зал простым смертным дорога была заказана. Насчет качества кофе – не скажу» (ЖЖ24); «Пропуск проверяли только на входе. Один раз. При этом любой обладатель корки проводил с собой кого угодно. Это само собой. И в Дубовый зал затем уже без всяких проблем. Это хорошо помню. Вот только бывали ли свободные столики? Это вопрос. Зато писателей сколько хочешь. И все живые» (Там же). «В ЦДЛ можно было попасть и без членского билета ССП – если с решительным видом войти не с ул. Герцена, а с ул. Воровского (здание, которое занимал Союз писателей); там на вахте не было строгого контроля. Мелкотравчатые сразу шли в подвальный буфет, где и харчи, и кофе мало чем отличались от общепитовских. Обычная писательская публика в основном сидела в не столь дорогом кафе на пути в Дубовый зал (стены были украшены графити: «Я сегодня, ев тушенку, / Вспоминал про Евтушенку» и пр.); евреи и патриоты, занимавшие разные столики, пили в немалую меру, но скандалы случались редко. Дубовый же зал – престижное место, но кухня была там не лучшая; выход книги предпочитали отмечать в ресторанах Дома архитектора или в Домжуре» (мемуарная заметка А. Л. Осповата на полях нашего комментария). Еще см. в мемуарном очерке Т. Тайгановой о ресторане ЦДЛ: «Спонсоров для меня не находилось, зато бывали замечательно нежные пирожки с чем-нибудь и временами пахлава, о которой я не знала, что она такое, пока здесь же не отважилась впервые попробовать. И, конечно, по-настоящему натуральный и крепкий кофе в предперестроечной Москве был возможен только тут – двойной, тройной и любой другой необходимой кратности, и даже без недовольного недоумения продавщиц» (Тайганова).

Л. Лурье так описывает историю «двойного кофе» в СССР и способ его приготовления (речь идет о знаменитом ленинградском кафе «Сайгон»):

Кофе по бартеру и автоматизация причудливо соединяются благодаря появлению в СССР эспрессо-машин. В 1961 году миланцы начинают выпускать рожковые автоматические и полуавтоматические кофеварки.

Среди стран советского блока первыми обращают внимание на новейшее изобретение венгры, они – известные кофеманы. В Италии закупили эспрессо-машины. Венгерская Народная Республика обязалась производить кофеварки «Омния» по итальянской лицензии для всего соцлагеря. <…>

По норме, чтобы изготовить маленький двойной кофе, в рожок кладется 12 граммов размолотого сырья. Когда нужное количество кофе умялось в рожке, устанавливают сразу две чашечки: одна под один рожочек, другая – под второй. Искусство кофеварщицы в том, сколько настоящего кофе она закладывает в рожок. Конечно, это никогда не 12 граммов. Если дама хорошо относится к клиенту – 11, если плохо – 5 граммов. И не поспоришь. Буфетчицы делились на две группы. Одни занимались недовложением всегда, не делая различия между клиентами, другие чувствовали себя местными патриотками и, обманывая рядовых посетителей, делали исключение для завсегдатаев. К ним – Люсе и Стелле – стояли особенно длинные очереди. Самые авторитетные посетители получали напиток сразу, не ждали ни минуты.

(Лурье: 46)

Под именем «какао» в недорогих советских заведениях общественного питания подавался довольно своеобразный напиток. Приведем его выразительное описание в речи эпизодического персонажа романа украинского писателя Юрия Андруховича «Московиада» (1993): «Видите, то, что я пью, называется „какао“. Но разве это на самом деле какао? Это вискоза, стекло, свинец, песок – все что угодно, только не какао!..» (Андрухович: 171; цит. в нашем переводе).

Отметим в комментируемых стихах филигранную семантико-фонетическую игру: «двойной кофе» обличается как вранье и с хлестаковской легкостью заменяется тройным фонетическим повтором «какао в кафе».

61

И урлой, и сырою шинелью / в полночь на гарнизонной губе

Урла – шпана, хулиганы. Происхождение этого слова не выяснено (забавная народная этимология: уголовно разыскиваемое лицо; более реалистичная – собирательное по модели «шобла»/«кодла» от существительного «урка»). См., например, определение через перебирание синонимов в песне М. Науменко «Гопники» (1987) [15]:

Их называют «гопники».

Их называют «жлобы».

Их называют урлой,

а также лохами,

иногда – шпаной.

Их называют и хамами.

Но имя им – гопнички.

(Науменко: 15–16)

Ср. также в поэме К. «Лесная школа» (1986): «Крест поставлю на ягодных этих местах, / на еловых, урловых краях» (Кибиров 1994: 60).

Губой на армейском жаргоне называют гауптвахту, солдатскую и офицерскую временную тюрьму. Гарнизонная губа – это гауптвахта, где содержатся солдаты и офицеры из нескольких военных частей, расположенных на территории того или иного населенного пункта. Приведем здесь воспоминания младшего современника К.: «Гарнизонная губа – самая страшная (не полковая, где охраняют свои, а куда свозят со всего гарнизона). У солдата, попадающего на губу (как сейчас помню), отнимают ремень (чтоб не повесился), а шинель служит для него одеялом и подстилкой» (ЖЖ25). Впрочем, шинель не исключает и сугубо литературной отсылки к известной фразе о происхождении новой русской литературы из одноменной повести Гоголя.

62

Хлорпикрином, заманом, зарином,

Перечисляются отравляющие