вещества (ОВ), первое – учебное, два последующих – боевые нервно-паралитические. У хлорпикрина запах раздражающий, у зомана (так правильно пишется это слово) – нежный (яблок и скошенного сена), а у зарина запах вообще отсутствует. Хлорпикрин обладает свойством вызывать обильное слезотечение (что существенно для темы СПС). Свойства последних двух отравляющих веществ изучались на уроках начальной военной подготовки (НВП) в школе и на учебных занятиях в советской армии. Свойств этих почти никто не помнил, но сами названия ОВ западали в память крепко. Приведем здесь воспоминания младшего современника К.: «Хлорпикрин используется как учебное ОВ. В Советской армии (теоретически) каждый солдат должен был сдавать зачет по пользованию Общевойсковым защитным комплектом (ОЗК) и проходить окуривание хлорпикрином. На практике, думаю, этого не было. (Действительно, ни на одном учебном занятии по использованию ОЗК, как в школьном курсе начальной военной подготовки, так и в ходе трехлетнего обучения командира мотострелкового взвода, не бывало, к счастью, никакого хлорпикрина. – Комментаторы.) Но поскольку сам я „командир взвода радиационно-химической разведки“, то и проходил окуривание не единожды, и сам его проводил с солдатиками. Зарин и зоман понюхать невозможно – это боевые ОВ, если вы ощущаете их запах, то вы уже покойник, а вот хлорпикрин – вполне. Ну, слезы потекут, и все» (ЖЖ26).

63

гуталином на тяжкой кирзе,

Советская потребительская реклама была очень близка к поэзии

В 1970—1980-х гг. в течение двухгодичной срочной службы в советской армии солдату полагалось поменять две пары кирзовых сапог – в начале первого и в начале второго года (офицеры носили сапоги из тонкой кожи, т. наз. юфтевые). Приведем армейскую мудрость того времени: «Кто не был, тот будет, / А был – не забудет / 720 дней в сапогах». Кирза представляет собой многослойную грубую хлопчатобумажную ткань, пропитанную синтетическими веществами. Гуталином (ваксой, издающей характерный резкий запах, ср. выше коммент. о «химических» запахах этого рода) кирзовые сапоги надраивались ежедневно перед так называемым утренним осмотром. Они действительно были очень тяжелыми и жесткими – сильно натирали пятку и моментально стирали до дыр любые носки (поэтому и были немыслимы без хлопчатобумажных портянок). Ср. еще солдатские воспоминания младшего современника К.: «…армейская служба называлась „два года в сапогах“, при этом сами сапоги воспринимались как нечто безобразное, вроде болтающейся формы на пару размеров больше, чем нужно. Солдаты первого года службы носили сапоги „как есть“, а вот на втором году на них обрезался рант, а для дембельских сапог (осенний призыв) еще и обтачивался каблук. Вот, а чтобы сапоги блестели, их обильно намазывали гуталином и гладили утюгом, отчего, естественно, шла страшная вонь, но гуталин впитывался в сапог, сапог блестел лучше, да и воду пропускал меньше» (ЖЖ27). Ср. в автобиографической поэме К. «Элеонора» (1988): «Запыленную кирзу / мы волокли лениво – я и Лифшиц, / очкастые, смешные» (Кибиров 1994: 236). Ср. также в его «Элегии» из «Вариаций» (1990), где интересующий нас предмет армейского быта примечательно (ср. след. стих поэмы) соседствует с мотивами тяжести, земли и родины: «И вот кирза грузнеет / от косной тяжести земли моей родной» (Там же: 323).

Из-за дешевизны и прочности кирзовые сапоги носили не только в армии, но и на гражданке, особенно сельские жители.

64

и родимой землею, и глиной, / и судьбой,

Переход от обуви к почве представляется вполне естественным. Словосочетание «родимая земля» часто встречается в советской поэзии, в частности песенной. Ср., например, так и называвшуюся известную песню [16] на музыку Г. Мовсесяна и слова Р. Рождественского (ее исполняла привечаемая автором СПС М. Кристалинская). Процитируем два первых куплета этой песни:

Родимая земля. Дороже нет земли.

Тепло ее в душе у нас хранится.

Особенно, когда мы от нее вдали,

Когда она всю ночь тихонько снится.

Родимая земля. Мой праздник и покой.

Она одна поверит и поможет.

Как в детстве, я хочу прижаться к ней щекой —

Иного счастья нет и быть не может.

(Песни радио, кино и телевидения: 4)

Ср. со «сторонкой родной» в зачине «Вступления» к поэме (с. 75–76). Но также см. и важное для понимания комментируемого фрагмента ст-ние Ахматовой «Родная земля» (1961), в котором, как и в стихе К., речь идет не только о метонимической земле = стране, но и о земле реальной, в том числе могильной:

В заветных ладанках не носим на груди,

О ней стихи навзрыд не сочиняем,

Наш горький сон она не бередит,

Не кажется обетованным раем.

Не делаем ее в душе своей

Предметом купли и продажи,

Хворая, бедствуя, немотствуя на ней, —

О ней не вспоминаем даже.

Да, для нас это грязь на калошах,

Да, для нас это хруст на зубах.

И мы мелем, и месим, и крошим

Тот ни в чем не замешанный прах.

Но ложимся в нее и становимся ею,

Оттого и зовем так свободно – своею.

(Ахматова 2 (2): 120)

Еще ср. со стихом из ахматовского же «Реквиема»: «И ту, что родимой не топчет земли» (Ахматова 3: 29), а также со стихом из канонического ст-ния И. Бродского «Я входил вместо дикого зверя в клетку…» (1980), в котором говорится о могильной земле = глине (как и у К.): «Но пока мне рот не забили глиной…» (Бродский 1993: 234).

Переход от «земли» и «глины» к «судьбе» (упоминаемой во «Вступлении» вторично, см. с. 131) тоже совершается по законам поэтической логики. К. явно подразумевает знаменитый финал ст-ния Б. Пастернака «О, знал бы я, что так бывает…» (1932): «И тут кончается искусство, / И дышат почва и судьба» (Пастернак 2: 80).

65

и пирожным безе

Как и в случае с леденцом-петушком, здесь совершается переход от исторического / предельно абстрактного к индивидуальному и детскому. Наряду с птичьим молоком, это пирожное в советскую эпоху входило в разряд элитных, изысканных. Впрочем, любили его далеко не все. Младшая современница К. вспоминает: «…безе сильно крошились, и после поедания этой безешной пылью была усыпана вся одежда. И руки были липкие» (ЖЖ28). Возможно, упоминание о безе вставлено в один из финальных стихов «Вступления» к СПС для того, чтобы у читателя возникла ассоциация с прустовским печеньем «Мадлен» (см. коммент. выше, с. 71). Одновременно это слово может возвращать к эротической теме (фр. baiser = «поцелуй»; это этимологическое значение явственно любому внимательному читателю «Мертвых душ», где Ноздрев собирается напечатлеть «одну безешку»