качеством Гропиуса на начальном этапе работы школы была его способность убеждать. В разоренной войной Германии, где усугублялись экономические, социальные и политические проблемы, которые вскоре привели к зарождению нацизма, школа Баухаус сумела привлечь невероятное количество творческих личностей. Немцы Лионель Фейнингер и Оскар Шлеммер, швейцарец Пауль Клее, русский Василий Кандинский и многие другие последовали в Веймар за Гропиусом, словно за новым дудочником из Гамельна. Но больше всего на развитие школы в первые годы повлиял, пожалуй, Иоганнес Иттен.

Гладко выбритая голова. Очки в круглой оправе. Просветленный, визионерский взгляд. Подобные жреческим одеяниям костюмы, дизайн которых он придумывал сам, делали его похожим на гуру, монаха, адепта странной религии, мессию какого-то экстравагантного культа. Таким прибыл в середине 1919 года в Веймар швейцарец Иоганнес Иттен. Через пару месяцев он начал читать вводный курс, обязательный для всех учеников школы, – знаменитый пропедевтический курс, о котором столько писали и спорили на протяжении последнего столетия. Иттен давно был последователем учения маздазнан – неозороастрийского культа, зародившегося в Германии в конце XIX века и завоевавшего большую популярность. Основная идея маздазнана была связана с понятием гармонии. Конечная цель существования состояла в восстановлении вселенской гармонии, при которой человек сможет общаться с окружающей реальностью. Достигший равновесия и гармонии достигнет и высот творчества – отсюда желание Иттена привнести эти идеи в свой курс. Гармонии способствовали различные тренировки и модели поведения. Расслабляющие дыхательные упражнения, практики концентрации, вегетарианство и голодание как способы очищения – все это Иттен включил в правила Баухауса в те первые годы в Веймаре. Его идеи были субъективно-романтическими и во многом мистическими, однако я приехал, чтобы увидеть нечто другое. Тот первый Баухаус исчез, но на смену Иттену пришел новый персонаж.

Безупречно уложенные волосы. Монокль и цилиндр. Идеально скроенные костюмы, черная рубашка, белый галстук, сдержанная, серьезная внешность истинного джентльмена. Это голландец Тео ван Дусбург прогуливается по Веймару, куда он переехал в апреле 1921 года специально, чтобы устроиться в Баухаус. Гропиус не принял его на работу – но тот все равно стал одним из самых влиятельных людей в истории школы. Как же летучий голландец этого добился? Ответ удивительно прост: ван Дусбург стал преподавать.

Убедившись, что нанимать его не собираются, он решил открыть свою школу искусств и преподавать там основы того авангардистского течения, которое основал несколькими годами ранее вместе с художником Питом Мондрианом. Голландский неопластицизм, или «Стиль» (De Stijl), полностью противоречил всему, за что ратовал Иттен. Голландцы ценили объективность и рациональность, а превыше всего – геометрию, единственный инструмент для познания мира и представления его в абстрактном виде. В пику индивидуализму и субъективности Иттена и его сторонников ван Дусбург выступал за искусство и дизайн, зиждущиеся на рациональном и математическом начале, холодном и умственном, интеллектуальном и бесстрастном. За пару дней ван Дусбург набрал двадцать пять учеников, многие из которых посещали занятия и в Баухаусе, но искали в мастерской голландца новые идеи, которые могли бы разнообразить атмосферу в главной школе. Несколько месяцев в Веймаре разворачивалась ожесточенная борьба двух творческих полюсов, определявших искусство первых десятилетий ХХ века. Победил ван Дусбург, и это была полная и безоговорочная победа.

Я обожаю рассказывать на занятиях о том, как Баухаус сменил курс. Каждый год все мои группы выслушивают, как я восторженно излагаю историю Иттена, ван Дусбурга и прочих героев этой революции. Я стараюсь отыскивать неизвестные ранее подробности, чтобы лучше разбираться в тех событиях, но основная канва остается неизменной: все начинается с приезда ван Дусбурга в Веймар.

Вскоре после открытия альтернативной школы чаша весов начала клониться в сторону голландского неопластицизма. Иттен утратил поддержку Баухауса, и его идеи и методы постепенно отошли на второй план. В воздухе витали перемены, отчасти вызванные влиянием русского конструктивизма и его яркого представителя – художника и архитектора Эля Лисицкого, одного из самых отчаянных новаторов Европы, который жил тогда в Германии. Все это привело к увольнению Иттена и появлению в Баухаусе венгра Ласло Мохой-Надя, который сам себя называл «человеком послезавтрашнего дня». Гропиус окончательно попал под очарование новых тенденций, и следы влияния Иттена быстро стерлись.

Так же стремительно улетучились безопасность и стабильность школы, когда на федеральных выборах в Тюрингии победили правые партии. Гропиусу и остальным преподавателям пришлось смириться с закрытием веймарских площадок Баухауса и угрозой полного роспуска школы. И тут пришло спасение: саксонский город Дессау согласился принять ее. И именно в Дессау Баухаус достиг бессмертия.

Начинать пришлось с нуля. В Веймаре Баухаус располагался в здании, построенном бельгийским архитектором Анри ван де Велде, а в Дессау не имелось никаких подходящих помещений. Муниципалитет выделил школе участок к северо-западу от центра города, в практически пустой зоне, как можно убедиться по аэрофотоснимкам, сделанным перед окончанием строительства нового здания. Проект был полностью подготовлен в архитектурной мастерской Гропиуса, и новый дом для школы вырос за рекордное время благодаря реализации новых идей в части строительных материалов и методов. Здание стало визитной карточкой школы и символом перемен, произошедших в ней двумя годами ранее.

Гропиус спроектировал несколько связанных между собой прямоугольных корпусов, каждому из которых отводились определенные функции. В русле идей функционализма все эти блоки были приспособлены под свои задачи. В пятиэтажном корпусе располагалось студенческое общежитие со столовой на первом этаже; в приземистом продолговатом – учебные аудитории. Почти полностью остекленный блок был отведен под мастерские, чтобы там было больше света. Еще в одном корпусе находился актовый зал, а в другом, приподнятом над землей, – кабинеты преподавателей и директора. Конечно, все это выглядело крайне современно. Железобетон, выкрашенный в белый цвет, металл и стекло. Много стекла. Столько, сколько вообще позволяли технологии 1920-х годов. Некоторые части зданий превращались в стеклянные кубы, пронизанные светом грядущего нового мира.

Главный вход сам по себе – отличный пример стиля Баухауса. Новая эстетика была механической, и ее приверженцы видели идеал для создания искусства в машинах и механизмах. Эта идея родилась не в самой школе, ее можно проследить во многих авангардистских течениях и у многих творцов начала века, но в Баухаусе она достигла максимального уровня развития и воплощения. Природа как источник вдохновения отходила в тень. Не прошло и тридцати лет с тех пор, как Муха придумал фасад для ювелирного магазина Фуке, а отношения искусства и дизайна развернулись на сто восемьдесят градусов. Цветы и усики сменились гайками и заклепками. Волнистые природные линии – строгими геометрическими фигурами. Мягкие манящие изгибы отступили под напором прямых углов, бескомпромиссных горизонталей и вертикалей. Все это очень хорошо заметно в главном входе здания Баухауса, где единственный проблеск декора – красный цвет металлических дверей. Все остальное – геометрия, функциональность, бетон, прозрачность, равновесие, сдержанность.

В Дессау школа Баухаус