Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Видимо, этот круг не в счёт, — и ушёл.
Магическим образом Авраам даже успел собрать свои деньги.
— Сука! — Агнец ударил кулаком по грязи и, кряхтя, поднялся.
День резко обернулся из удачного в говёный.
Ренетти, Шанти и еще пара подоспевших солдат уже извлекли всадника из-под испустившей дух лошади. Выглядел парень неважно: лихорадочная испарина покрывала лоб и щеки, глубокие тени залегли под глазами, форму пятнала подсохшая кровь. Даже на фоне ароматов лагеря и дерущего горло дыма из Люцена, Агнец явственно ощущал запах страха и стирийского дымного пороха. Дышал всадник глубоко и прерывисто, будто ехал не на лошади, а бежал на своих двоих. На ногах он стоял только потому, что с двух сторон его поддерживали Ренетти и Шанти.
— Ну и чё ты тут устроил, урод? — так и подмывало дать поганцу по шее, но сержант усилием воли подавил этот позыв.
— Вести, срочные… — парень закашлялся. — Для маршала.
— Да ладно, бля?! Может, для самого губернатора Фердинанда? Рация на что?!
— Радиста… убили. Весь разъезд… убили.
— Кто?
— Уния, — парень перевёл дух, облизнул губы. — Армия Унии в полудне марша и идет сюда.
Шанти выругался. Ренетти присвистнул. Агнец сокрушенно вздохнул. Не прошло и пары минут, как день резко обернулся из просто говёного в крайне говёный.
— Проводите его, парни.
Наёмники увели хромающего разведчика, и Агнец опустился на корточки, принялся собирать рассыпанные в грязи монеты и карты. Когда маршал получит такие вести, день совершит еще одно фантастическое превращение и обратится из крайне говёного… в какой? Классификация Агнца для дней на мгновение дала сбой. Пожалуй, в катастрофически говёный.
Возможно, их ждет изнурительный марш в ночи. Неизвестно в какую сторону маршировать хуже: вперёд, на ублюдков Генерала Вьюги, или назад, по разорённым голодным землям. Или, возможно, их ждёт копание траншей по уши в грязи. Ни тот, ни другой вариант не грели сердце Агнца. Мысли о любом из них заставляли сержанта чувствовать себя старым и уставшим. Впрочем, он и правда был уже и старым, и уставшим. Постарел ещё в дни службы отцу Георга, а устал прямо сейчас.
Над лагерем запели трубы, подавая сигнал тревоги, подготовки к бою. Не к маршу. Агнец с кряхтением встал. Хотел было отряхнуться, но одёрнул себя — зачем? Всё равно теперь несколько часов кряду копаться в земле.
3
Антонио Маргаретти засыпал на ходу. Тяжёлые веки смыкались, на полминуты он погружался в сон, начинал клевать носом. Он видел небольшое отцовское поместье, родителей, сестёр, пастбища, голубое безоблачное небо. Потом его лицо достигало жесткой гривы коня, и он просыпался. Выпрямлялся в седле, морщась от резкой боли в затекшей спине и отбитой заднице. Оглядывался осоловелыми глазами вокруг, обнаруживая себя в плотной колонне таких же усталых рейтар, плетущихся в ночи, и вновь начинал клевать носом.
— Привал! — передаваемая по колонне команда вырвала Антонио из дрёмы. — Привал, служивые!
Над колонной пронёсся вздох облегчения. Солдат мешком вывалился из седла, чудом приземлившись на ноги, и повёл скакуна на обочину и дальше, следуя за широкой спиной сержанта Келера. Сотни холодных иголок впивались в затёкшие ноги, и неприятные ощущения немного взбодрили солдата.
Келер остановился, потоптался на месте, оценивая выбранный пятачок земли. Обернулся:
— Встаем здесь, братцы. С лошадками не филоним.
Филонить Маргаретти и не собирался. До желанного сна нужно было позаботиться о скакуне: почистить, проверить копыта, накормить. Кавалерист, не заботящийся о своём ближайшем друге, долго не протянет.
Антонио снял перевязь с револьверами с груди, уложил её в седельную сумку, расседлал коня. Освобожденный от лишнего веса скакун словно ожил — фыркнул, ткнулся носом в плечо Маргаретти, выпрашивая угощение.
— Прости, Сахарок, сегодня у меня ничего нет, — Антонио погладил коня по морде и присел, чтобы осмотреть копыта. — Завтра в Гале найду тебе сладостей.
Желудок неприятно скрутило. Маргаретти очень надеялся добыть еды в закромах Гале и для себя. Последние пару недель солдаты жили впроголодь.
— Если выживешь, — буркнул Карло, один из солдат отделения. — Не загадывай никогда наперед.
Седоусый Карло был самым старым солдатом в батальоне и, как поговаривали, пережил уже тысячу сослуживцев. Антонио не знал, правда ли это, но нрав ветерана соответствовал этой истории — от окружающих он ожидал только скорой смерти.
— Не накручивай, старый трус, — капрал Тьяден возник из ночной тьмы и с выдохом поставил на землю два полных ведра с водой. — Ему помирать нельзя. На следующем привале его очередь воду таскать.
— Я и не собирался помирать, — ответил Маргаретти с широкой улыбкой. — Я серьёзно настроен. Добуду славу, стану как Апенгейм.
Рейтары рассмеялись.
— Ну а чего вы смеетесь? — Маргаретти продолжал улыбаться во весь рот, но говорил искренне. — Апенгейм в девятнадцать командовал батальоном. У меня целых два года в запасе.
— А что, дело мальчишка говорит, — Тьяден высунулся из-за своего вороного жеребца. Капралу было всего двадцать два, но он неизменно называл Антонио мальчишкой. — Я тоже за славу! Буду адъютантом генерала Маргаретти. Унию вместе к ногтю прижмём!
За словами капрала последовал новый взрыв смеха. Даже мрачный Карло широко улыбнулся.
— Герои! — Келер подошел к вёдрам и зачерпнул воды в котелок, умылся одной ладонью. — А я считаю так: в жопу эту славу. Домой хочу. Жену уже три года не видел.
Смех затих. Маргаретти почувствовал, как улыбка сползает с лица. Родную деревню Келера разграбили и сожгли пару лет назад, но сержант упорно продолжал говорить о доме так, будто ничего не менялось. Может, не желал признавать, может, тронулся умом. И это не было бы проблемой, если б Келер не поминал дом при любом удобном случае. По долгу службы рейтары часто участвовали в фуражировке, и невинные слова сержанта затрагивали самые мрачные уголки души каждого из них.
— Келер! Бек! Страччи! — из ночи донесся голос лейтенанта Рицци, созывающего сержантов. — Ко мне!
— Ох бля, началось… — проворчал Карло, когда Келер ушел. — Будет кровь, мужики, попомните мои слова.
Келер вернулся совсем скоро с рожей мрачнее тучи.
— Собирайтесь. Апенгейм ведет кавалерию назад.
Маргаретти застонал. Его и несчастного Сахарка вновь ждали десять часов марша.
4
Георг мало что понимал в укреплениях.
