собой. Топот тысяч копыт слился в сплошной угрожающий гул, сотрясающий мир вокруг.

Из молочно-белого марева ударили лазерные лучи. Засвистели пули. Рейтары слева и справа от Маргаретти падали из седел. Кто-то опрокидывался с воплем боли, кто-то молча сползал вниз, под копыта галопирующих скакунов. С тоскливыми криками падали лошади, летели кубарем в грязь их седоки. Антонио заорал от ужаса, но даже не услышал своего крика.

Он вытянул руку с револьвером вперед. Деревянная рукоять скользила во вспотевшей ладони, и жёсткая отдача выстрелов едва не вырвала оружие из нетвердой хватки.

Шесть патронов ушли в одно мгновение. Не имея времени на перезарядку, Маргаретти сунул первый револьвер за пояс и вытянул из кобуры второй. Сахарок дернулся, и оружие выскользнуло из руки. Антонио машинально пригнулся, пытаясь поймать летящий вниз револьвер. Это его и спасло. Силовой палаш разминулся с его головой на считанные миллиметры.

Из тумана на рейтар Лиги вылетели всадники Унии.

Бешеная скачка в одно мгновение превратилась в кровавую рукопашную. Клинки взлетали и опускались в веерах кровавых капель, кричали люди и кони. Маргаретти бросил Сахарка в сторону, уходя от колющего удара справа, едва успел выхватить шпагу, чтобы парировать мощный рубящий удар слева. Запястье пронзила боль. Он неуклюже ткнул в ответ, но клинок лишь с жалким звоном ударился в кирасу. Солдат Унии замахнулся для нового удара, но чей-то меткий выстрел убил под ним коня. Подоспевший кавалерист Лиги вонзил охотничье копье в грудь упавшему. Направленный взрыв разворотил и кирасу, и ребра.

В каких-то десяти метрах впереди Антонио увидел Апенгейма, сошедшегося в схватке с офицером Унии. Выглядел вражеский командир словно тяжеловооруженный рыцарь из далекого прошлого Стирии: закован с ног до головы в крепкую панцирную броню, на голове каска и противогаз. Конь был под стать седоку, хотя и конем-то это животное можно было назвать лишь с натяжкой: на ладонь выше обычной лошади в холке, вместо копыт острые когти, а из пасти торчат клыки, которыми тварь не стеснялась пользоваться.

Впрочем, грозный вид не помог офицеру в схватке с великим Апенгеймом. Генерал сбил его на землю ударом по голове. Пристрелил чудовищного скакуна точным выстрелом промеж глаз. Заколол пришедшего на помощь командиру солдата. Вскинул пистолет, чтобы добить врага.

Грянул взрыв. Осколки со свистом пронеслись совсем рядом с Маргаретти. Он зажмурился, а когда открыл глаза, увидел, что Апенгейм лежит на земле, а кираса его залита кровью. Среди схватки разорвалось еще несколько снарядов, и Антонио со всей ясностью ощутил — здесь ему не место. Он выронил шпагу, ударил пятками Сахарка, уткнулся лицом в гриву, не имея больше сил смотреть по сторонам, надеясь лишь, что верный конь вынесет его из этого ужаса.

Маргаретти не мог сказать, сколько времени прошло, и где он находится. Бой остался где-то позади, но нельзя было определить, как далеко. Антонио остановил коня. Он понятия не имел, что делать дальше. В груди нестерпимо горело чувство стыда из-за того, что он струсил и сбежал.

Впереди послышался шум голосов. Рука Антонио метнулась к ножнам. Шпага пропала, и он даже не мог понять, когда ее потерял. Маргаретти вытащил из-за пояса револьвер, откинул барабан. Пусто. Голоса приближались.

Маргаретти принялся лихорадочно перезаряжать оружие. Дрожащие пальцы упорно отказывались вставлять патроны в каморы, но Антонио твердо решил, что больше он сегодня не побежит и, если нужно, примет бой.

— Эй, ты кто? — донеслось из тумана. Голос будто бы показался знакомым.

Антонио облизнул пересохшие губы. Фигур всадников он насчитал восемь, и неизвестно, сколько еще скрыто за пеленой. Патронов в револьвере лишь шесть, а шпагу он потерял.

— Рядовой Маргаретти, второй кавалерийский, — Антонио искренне надеялся, что в армии Унии тоже есть второй кавалерийский.

— Уф, Антонио, ебёна мать, — в голосе послышалось неприкрытое облегчение. — Это мой боец, мужики.

Из тумана показались кавалеристы Лиги. Десятка два, не меньше. Потрёпанные, хмурые, окровавленные. Вёл их капрал Тьяден.

— Я уж думал, ты труп, — капрал говорил глухо и слегка шепелявил. На нём не было ни шлема, ни противогаза, и Антонио увидел, что весь подбородок и грудь Тьядена залиты кровью. — Потрепали нас.

— Апенгейм погиб.

— М-м-м, — казалось, ни на Тьядена, ни на кого-либо еще в небольшом отряде весть о гибели генерала не произвела впечатления. — Не он один.

— Что наши?

— Келер отправился домой. Карло тоже свое отслужил, — Тьяден истерично хохотнул и сплюнул кровью. — Остальных не видел.

Где-то совсем неподалеку неожиданно и зло прогрохотало три болтерных выстрела. Тоскливо закричала лошадь. Всадники нервно заозирались, сжимая оружие.

— Давай с нами, мы отступаем к ставке, — Тьяден ткнул пальцем прямо перед собой. — Туда.

— Ставка разве там?

— Хуй знает. Мне кажется, да.

7

Лейтенант Ринфри тщетно пытался что-то сказать, но говорить с развороченной челюстью — занятие не из простых. Наконец офицер издал последний жалобный всхлип и затих. Агнец быстро обшарил подсумок и карманы мертвеца в поисках боеприпасов и чего-нибудь ценного. В конце концов, если он наследует командование в этой траншее, значит, он наследует и остальное.

Агнец мельком взглянул на свой истерзанный взвод. Немногим больше отделения! Сержант хмыкнул. Даже как-то обидно.

Уния бросала в мясорубку всё новые и новые волны пехоты. Дважды бойцы генерала Вьюги выбивали наёмников из траншеи, дважды они откатывались к "Химерам" и дважды отбивали свои укрепления назад. Каждая такая атака стоила Свободному Отряду такой крови, что обещание Георга о тройном жалованье уже не казалось таким уж невероятным. Выжившие просто получат долю убитых, да еще останется.

Впрочем, Унии такой напор тоже не давался даром. В каждой следующей волне солдат шло меньше, чем в предыдущей, и Императора они поминали уже потише.

Агнец перевернул труп вражеского офицера, удовлетворенно хмыкнул, — ему попался один из немногих счастливчиков, сберегший в перестрелке накоротке голову в целости. Сержант стянул с мертвеца противогаз, и с блаженным вздохом надел резиновую маску, затянул кожаные ремешки на затылке. Очищенный от вонючей гари воздух показался Агнцу самым прекрасным, что он только ощущал в своей долгой и безрадостной жизни.

Свист.

— Ложись!

В этот раз пушки били не в пример точнее — координаты артиллеристам уже были известны. Агнец открыл рот, насколько позволял противогаз, зажал руками уши. Осыпавшиеся после нескольких атак и обстрелов края траншеи не давали совершенно никакой надежды на защиту, и сержант вновь осмелился просить Императора о заступничестве. Агнец