— Может быть, — скромно согласилась Дашка.

— Ты сумасшедшая, но…

Теперь и я смотрела на Аглаю. Чувство реальности покидаломеня и снова возвращалось. Выдающаяся писательница, кумир миллионов, лежит наполу, в чужом доме, среди чужих людей… Она не напилась, она не уснула, она —мертва!..

— Ты сумасшедшая, но ты не убийца. — Я все-такизаставила себя произнести эти слова. И Дарья благодарно сжала мне пальцыгорячей и влажной рукой.

— Спасибо… Ты скажешь об этом?

— Кому?

— Когда.., сюда приедут и начнут расспрашивать опроисшедшем. Ты скажешь, что я не виновата? Я все время была здесь, я ни насекунду не отлучалась. Ты скажешь об этом?

— Конечно.

— Подтвердишь, что мы были рядом и друг от друга никудане отходили?

— Конечно.

Получив верительные грамоты, Дарья сразу же успокоилась. Кней вернулась ее обычная надменность. И обычный, так восхищавший меня, цинизм.

— Не обижаешься, что я была с твоим немцем? — Онанаконец-то позволила себе улыбнуться. — Это даже не интрижка, так, пересыподноразовый. И даже не в кровати, а в коридоре под вешалкой… Если это тебяуспокоит…

— Что?

— Я же не знала, что у вас все получится. И что он,презрев широкий выбор, решит остановиться на твоем проблематичном тельце… Авообще — он забавный. Может быть, стоило его у тебя отбить?

— Что?!

— Шучу. Интересно, кто все-таки это сделал? Кто ееубил?

Действительно, кто?

Дарью я вывела за скобки как идейную извращенку.Райнер-Вернер — извращенец сексуальный — отпал сам как лицо, незаинтересованное в жизни малодоступной для его перчика Аглаи (и, какследствие, — в ее смерти). Мы с Ксоло оказались вычеркнутыми из списка какблизкие родственники покойной.

Режиссер Фара вылетает из того же списка как тряпка,неспособная держать себя в руках. Он и таракана не отравит, не то что взрослуюсильную женщину.

Химик при видеокамере Петя Чиж тоже вне подозрения именнокак химик. Не станет человек, только что совершивший преступление, расписыватьего в таких подробностях и в таких утонченных (если не сказать — изысканных)деталях. Яды — слишком экзотическая вещь, чтобы демонстрировать в них такиепознания. И тем самым подставлять себя под удар.

Остаются трое.

СС, ТТ и ММ.

Три главные Аглаины конкурентки. Их ненависть (в отличие отвысокой, опоэтизированной ненависти Дашки) носит шкурный характер. Она завязанана тиражах, интервью, съемках, издательствах. Она завязана на читателе. СмертьАглаи выгодна всем троим.

Просто потому, что Великую и Неповторимую забудут черезполгода. Максимум — через год. И поле для игры станет чистым. Я довольно долгопроработала с Канунниковой, чтобы усвоить главный принцип массовой культуры: “Сглаз долой — из сердца вон”.

С глаз долой — из сердца вон.

Вон!

— ..Возьми платок, — сказала Дашка.

— Платок?

— Ты ревешь уже пять минут. Смотреть тошно. Я ухватилапротянутый мне кусочек батиста и вытерла взмокшие ресницы. Похоже, что ядействительно плакала. Я была единственной, кто отреагировал на смертьКанунниковой таким естественным и таким бесхитростным способом. Все остальныене опустились даже до элементарного сочувствия.

Все были озабочены только собой.

Особенно после того, как неугомонный Чиж произнес слово “убийца”.

Три грации, уже готовые выплыть из зала, моментальновернулись, оседлали тяжелые дубовые стулья и с укором посмотрели на эксперта поядам.

— Вы хотите сказать, что среди нас есть убийца? —подняла жидкие брови Минна.

— Он уже это сказал, — сморщила кокаиновые ноздриTea.

— И кто же совершил это злодеяние? — опустилакончики губ Софья.

Чиж молчал. Пауза затягивалась, распухала, заползала зашиворот, холодила кожу — и наконец стала невыносимой. Первой не выдержала Минна— крупные женщины, как правило, отличаются мнительностью.

— Опять эти дурацкие намеки!

— Это не намеки. — Зараза мнительностиперекинулась и на Tea. — Это прямые обвинения, разве вы не видите?! Этотсопляк нас обвиняет!

— Как будто мы здесь единственные! — поддержалатоварок Софья. — Как будто, кроме нас, здесь никого нет.

— Вот вы, девушка. — Теперь Минна в упор смотрелана меня. — Вы кто такая? Вы ведь не из съемочной группы, правда?

— Нет… Я — личный секретарь Аглаи Канунниковой. Этасухая, лишенная всяких эмоций информация породила целую бурю народноговозмущения.

— Личным секретарем обзавелась, надо же! И здесьвыпендривается! — сказала Минна.

— Цену себе набивает! — сказала Tea.

— Корчит из себя Артура Конан Дойля! — сказалаСофья. — А вы, такая симпатичная, ей подыгрываете! Стыдно, девушка! Налегкие деньги польстились! А могли бы зарабатывать на жизнь более достойнымспособом!

Похоже, они держат меня за проститутку, а Аглаю — заразухабистую владелицу публичного дома! Обвинения были столь чудовищны, и ядаже не нашлась что ответить. Зато у всех остальных появилась возможностьвысказаться.

— Да что же мы на нее накинулись? — неожиданнопожалела меня Минна. — Может быть, девушка не виновата. Может быть, онастала жертвой обстоятельств. Может быть, дорогая Аглая платила ей жалкие гроши!

— С нее станется! Прижимиста, как пейсатый рэбе! —запоздало возмутилась Tea.

— За копейку в церкви перднет, — по-прокурорскигрубо выругалась Софья. — Мне рассказывали осведомленные люди… Она такуюбойню из-за гонораров устраивает — хоть святых выноси! Зубами деньгивырывает!..

Софья перевела дыхание и ласково улыбнулась мне:

— А вас саму она не достала?

Подтекст был более чем прозрачен: Аглая доведет до мысли осмертоубийстве кого угодно. Вот и тебя довела!..

— Ну, хорошо, с девушкой все понятно, — наконец-тоони оставили меня в покое. — А молодой человек?

— Ах, этот извращ… — Я мельком взглянула на гнусаРайнера и тотчас же поправилась:

— Этот молодой человек — господин Рабенбауэр, изМюнхена. Он переводит книги Канунниковой на немецкий, приехал сюда по личномуприглашению писательницы.

Немец закивал головой, а мое вполне невинное замечаниевызвало у трех детективщиц самую настоящую ярость.

— Вы слышали? — Tea картинно вознесла руки кнебу. — Мало ей нашего несчастного оболваненного читателя! Так она донемцев добралась!