Тускло блеснуло лезвие скальпеля, опускавшееся сквозь слойтемной воды, и я почувствовал, как сталь рассекла мне лоб. Боли не было. Я лишьощутил, что из раны истекает нечто, и увидел черное облако, выплывавшее из раныи растворявшееся в воде. Кровь в воде походила на дым и поднималась к горящимлампам клубящимися кольцами, принимавшими самую причудливую форму. Я перевелвзгляд на мальчика. Он улыбнулся мне и крепче сжал руку. И тогда я уловилстранное движение. Нечто зашевелилось во мне. Нечто, что до последнего моментаизо всех сил словно клещами цеплялось за мой мозг. И я почувствовал, какневедомое «нечто» покидает насиженное место, причем ощущение было такое, будтоколючку, впившуюся в плоть до самой кости, тянут щипцами. Я запаниковал ипопытался встать, но парализованное тело не слушалось. Мальчик пристальносмотрел на меня и кивал. Я не сомневался, что вот-вот исчезну вовсе или проснусь,но вдруг увидел это. Я увидел отражение на поверхности прожекторов надоперационным столом. Из раны на лбу показались черные щупальца и поползли покоже. А потом появился черный паук размером с кулак. Он пробежал по моему лицу,но, прежде чем он успел прыгнуть со стола, один из хирургов пронзил тварьскальпелем и поднес к свету, чтобы я лучше разглядел его. Паук, освещенныйпрожектором, сучил лапами и сочился кровью. Белое пятно на его спине напоминалорасправленные крылья. Ангел. Вскоре лапы бессильно повисли, и, соскользнув сланцета, его тело безжизненно заколыхалось в воде. Мальчик протянул руку, желаяпотрогать тварь, и она рассыпалась в прах. Врачи развязали мои путы и ослабилитиски, сжимавшие голову. С помощью врачей я сел на ложе и потрогал рукой лоб.Разрез заживал. Повернувшись и посмотрев по сторонам, я обнаружил, что осталсяв одиночестве.

Лампы, освещавшие операционный стол, погасли, и зал окуталисумерки. Я вернулся к лестнице и поднялся по ступеням, вновь очутившись вгостиной. Первые лучи солнца пробивались сквозь толщу воды, поймав в ловушкумириады мельчайших частиц взбаламученной взвеси. Я устал. Устал так, как неуставал ни разу в жизни. С трудом добравшись до кресла, я рухнул без сил. Моетело постепенно расслабилось, и наконец наступил покой. Расположившись на отдыхв кресле, я увидел, что вода забурлила у потолка. Наверху образовалась тонкаявоздушная подушка, и я понял, что уровень воды понижается. Вода, густая ипоблескивающая, как желатин, кипящими струями вытекала сквозь щели в окнах,словно дом превратился в подводную лодку, всплывающую на поверхность. Ясвернулся в кресле, наслаждаясь ощущением невесомости и покоя, с которым нехотелось расставаться никогда. Я закрыл глаза, прислушиваясь к журчанию водывокруг. Приподняв веки, в полудреме я видел дождь, неторопливо капавший спотолка, как капали бы слезы, умеющие замедлять полет. Я устал, смертельноустал и мечтал только крепко заснуть.

Я проснулся в разгар солнечного жаркого дня. Яркий светзолотистой пылью сочился из окон. Сто тысяч франков по-прежнему лежали настоле, и это первое, что бросилось мне в глаза. Встав с кресла, я подошел кокну, раздвинул шторы, и поток ослепительного сияния хлынул в комнату.Барселона стояла на прежнем месте, подернутая рябью дымчатого марева, словномираж в пустыне. Неожиданно я осознал, что непрерывный гул в ушах, обычнозаглушаемый звуками дня, полностью прекратился. Я вслушивался в тишину,незамутненную, как ключевая вода, какую, пожалуй, мне не доводилось слышатьникогда. И я услышал свой смех. Я поднес руку к лицу и пощупал лоб. Давящаяголовная боль испарилась. Сознание было ясным, и мне казалось, будто мои пятьчувств только что пробудились. Я поискал зеркало, но в гостиной его не нашлось.Я вышел, рассчитывая обнаружить ванную комнату или любое другое помещение, гдемогли оказаться зеркала. Я испытывал потребность удостовериться, что очнулся всобственном, а не чужом, теле и осязаемые плоть и кости действительнопринадлежат мне. Все двери в доме были заперты на замок. Обследовав весь этаж,я не сумел открыть ни одной комнаты. Возвратившись в гостиную, я убедился, чтоприснившаяся мне ночью дверь на лестницу в подвал в реальности представляласобой картину, изображавшую ангела, пригорюнившегося на утесе над бескрайнейбездной. Тогда я направился к лестнице на второй этаж, но, преодолев первыйпролет, остановился. Там, куда не проникал свет, начиналось царство густого,непроницаемого мрака.

— Сеньор Корелли? — позвал я.

Мой голос канул в пространстве, словно ушел в вату, невызвав ни эха, ни отклика. Я вернулся в гостиную и взглянул на деньги,покоившиеся на столе. Сто тысяч франков. Я взял пачку денег. Их приятнаятяжесть пробуждала волнение. Купюры не обжигали рук. Я положил их в карман иповторил свой путь по коридору к выходу. Десятки лиц с портретов, как и вчера,с отчаянием и мольбой смотрели мне вслед. Мне не хотелось смотреть им в глаза,и я поспешил к двери. Но почти у самой двери я вдруг заметил средимногочисленных рамок одну пустую, без фотографии и подписи. Я почуял сладковатый,отдававший картоном запах, и он исходил от моих пальцев. Это был запах денег.Открыв парадную дверь, я вышел на дневной свет. Дверь гулко захлопнулась заспиной. Я повернулся посмотреть на дом, молчаливый и темный. Его мрачный обликсовершенно не вязался с ослепительно ясным днем, голубым небом и сияющимсолнцем. Взглянув на часы, я обнаружил, что уже второй час пополудни. Я проспалбольше двенадцати часов кряду, скрючившись в старом кресле, однако я в жизни нечувствовал себя лучше. Я зашагал вниз по склону, возвращаясь в город сосчастливым лицом и твердым убеждением, что впервые за долгое время, а может, впервый раз за всю мою жизнь, судьба улыбнулась мне.

1

Я отпраздновал возвращение в мир живых, отдав дань почтениясамому уважаемому храму в городе: главному отделению Испано-колониального банкана улице Фонтанелла. Увидев сто тысяч франков, директор, финансовые инспекторыи армия кассиров и бухгалтеров впали в экстаз и возвели меня на пьедестал,предназначенный для особых клиентов, внушающих преданность и обожание на граниобожествления. Покончив с положенными формальностями в банке, я решил проведатьдругого коня Апокалипсиса и подошел к газетному киоску на площади Уркинаона.Открыв экземпляр «Голоса индустрии» на середине, я стал искать колонкупроисшествий, некогда бывшую моей вотчиной. В заголовках до сих порчувствовалась опытная рука дона Басилио, и почти все подписи были мне знакомы,точно время остановилось. Шесть лет бархатной диктатуры генерала Примо деРиверы подарили городу затишье, тревожное, напоенное ядом, которое вовсе непошло на пользу отделу криминальной хроники и трагических происшествий. Впрессе почти не появлялись сообщения о бомбах и перестрелках. Барселона,внушавшая трепет «огненная роза», приобретала все большее сходство сзакупоренным паровым котлом. Я собирался уже закрыть газету и отправитьсядальше своей дорогой, когда увидел это сообщение. Всего лишь коротенькаязаметка на последней странице хроники происшествий, напечатанная в столбце, гдебыли выделены четыре самых впечатляющих события.

ОДИН ПОГИБШИЙ И ДВА ТЯЖЕЛОРАНЕНЫХ В НОЧНОМ ПОЖАРЕ В РАВАЛЕ