Остальным, насколько можно было судить, повезло больше –ударившись о стены и пол, они все же остались живехоньки и даже вроде бы ничегосебе не поломали. Валялись в разнообразных позах, надежно спутанныезаклинаниями. Порой из-за непрекращавшегося мерцания на пару мгновений обреталисвободу – то есть возможность дернуться, чуть переменить положение тела иконечностей, но не более того…

Медведь заворчал, пятясь к стене, – звериным своимчутьем ухватывал странность и необычность происходящего. Переведя дух,испытывая мстительную радость, Ольга сказала ему, не поворачивая головы:

– Не дрожи, топтыгин, ты-то мне как раз не нужен…

Подойдя вплотную к нелепо распластанному Степану, онапосмотрела на него сверху вниз, чувствуя вполне простительное злобноеудовлетворение. Поставила ему ногу на грудь – все же здоров, черт, доневозможности, под ступней словно бы не грудная клетка, а дубовая бочка, –нехорошо прищурилась и спросила:

– Вот как ты думаешь, животное, злопамятная я или нет?Ну-ка, умишко напряги!

– Ведьма… – завороженно пробурчал Степан.

– Колдунья, – поправила Ольга с обворожительнойулыбкой. – Так оно будет вернее, мон шер ами, мсье мюжик… Ну, так что тыполагаешь о моей злопамятности?

– Матушка! – взвыл Степан. – Голубушка! Мылюди подневольные, рабского состояния, сама ж, поди, понимаешь, что за нехристинас в неволе держат…

Судя по голосу, он не питал особенных иллюзий насчетОльгиного великодушия, вообще в таковом ее не подозревал. Ольга с некоторымлюбопытством принюхалась – нет, пока что до крайней степени испуга он не дошел…

– Бедный, – сказала она. – Еще немного, и яначну слезы лить над твоей судьбинушкой… Да нет, не стоит. Насколько я помню, то,что тебе поручали, тебе очень даже нравилось, да и сейчас вы пришли не цветымне дарить… – она наклонилась и произнесла с расстановкой: – Я тебе ничегоне сделаю, тупая скотина, не хочу пачкать рук… Я сейчас просто-напросто отсюдауйду, но предварительно, перед тем как вас тут запереть, мишку с цепи спущу.Он, по-моему, сердитый – посиди-ка на цепи столько времени…

– Милая, голубушка, красавица… – пролепеталСтепан, корчась. – Помилосердствуй, не бери грех на душу.

– Я и не беру, – сказала Ольга преспокойно. –А за мишку я не в ответе, он наверняка пришел в совершеннолетие и своимсоображением живет. Ты его попробуй уговорить… Ну, мне, пожалуй что, некогда…

И, потянув носом, удовлетворенно отметила, что испугпленника достиг крайнего и позорного предела.

– Ну чем тебя просить? Помилуй уж… – чуть ли невыл Семен.

Ольге в конце концов стало тошно и противно – не было особойрадости в том, чтобы и далее тешить душу зрелищем унижения столь мелкого врага.Враги у нее имелись настоящие, а этот…

– Отвечай кратко и быстро, – сказала онаделовито. – Тогда я тебя оставлю в живых. Значит, господа уехали?

– Ага. Оба.

– Кто остался в доме? Мелочь?

– Она самая. Мы, скудные, хоть и в немалом количестве,а все ж не более чем дворня… Управитель, правда, не без силенок, но посравнению с господами – да и с вами, барышня! – мелок… Чем хотите клянусь,не обманываю, идите себе своей дорогой, а я о вас и думать забуду…

– От твоего великодушия меня сейчас слезыпрошибут… – сказала Ольга сквозь зубы.

И, не сдержавшись, метко пнула верзилу в причинное место –не особенно и сильно, впрочем, но все же чувствительно, так что вопль он исторгмогучий. Она не видела смысла в долгом допросе пленных: главное было ясно,следовало побыстрее уносить ноги, пока не произошло каких-нибудь неожиданостей.Ее беспокоило, что приступы мерцания становились все длиннее…

– Ну ладно, – сказала она, размышляя вслух. –Спасибо этому дому, пойдем к другому.

В подземелье повисла напряженная тишина.

– Лежи тихо, – сказала Ольга, равнодушно глядя наобделавшегося камергерского холуя. – А впрочем… Можешь и песни петь во всюглотку, хоть духовные стихиры, хоть мужицкие непристойности. Мне все равно,здесь скоро и так будет шумно…

Степан завел что-то насчет того, что он отслужит чем хошь исколько хошь, по гроб жизни не забудет…

– Да замолчи ты! – сказала Ольга, легонько пнулаего под ребра и отошла, сразу забыв и о нем, и о его дружках: те, несомненно,пребывали в полном и ясном сознании, но затаились, как мышки, чтоб, не дай бог,не обратить на себя неблагосклонного внимания рассерженной Ольги.

Медведь робко заворочался.

– Ну что, Михайло Потапыч? – весело сказала Ольга,поворачиваясь к нему. – Придется вам потрудиться на совесть, вы уж меня неподведите, а то шкуру спущу…

Одно движение пальцев – и железный ошейник распался, сгрохотом упав на каменный пол. Несколькими движениями Ольга смирила медведя,развернула мордой к двери и погнала наружу. Сама двинулась следом. Хотела былоподнять дерюжный мешок – какая-никакая, а все же одежда, – но он оказалсяпосреди кучи медвежьего дерьма. Ладно, что-нибудь придумаем…

Медведь, двигаясь механически, точно кукла протиснулся вкоридор, Ольга вышла следом. Справа был тупик, и она, не раздумывая, развернуламишку налево, в ту сторону, откуда брезжил слабый свет, напоминавший свечениемасляного фонаря.

В широком коридоре, некогда устроенном со всем старанием,выложенном тем же диким камнем, Ольга заметила каменную лестницу с литымичугунными перилами, ведущую наверх, – судя по всему, ее строили опять-такис превеликим тщанием, так, чтобы барину было удобно по ней спускаться.Заканчивалась лестница массивной дверью, по обе стороны которой ровным пламенем– чистое маслице, сразу видно, первосортное – светили два круглых фонаря. Дверьбыла приоткрыта.

Ольга послала наверх нечто вроде изучающего взгляда: ниединого сильного врага поблизости, разве что чувствуется присутствие кучкихолуев, дрыхнущих без задних ног, лишь пара-тройка из них наделена мелкимидомашними волшебствами вроде того, что тускнело вокруг Степана. Да в одномместе просматривается нечто поярче гнилушки – надо полагать, это и есть тотуправитель, о коем поведал Степан. Что ж, благородные господа чересчурпонадеялись на свои силы, уверены были в превосходстве своем, что их и подвело,уродов…

Несмотря на серьезность (и все еще неясность) ситуации,Ольга фыркнула, оглядев себя: хороша же барышня из богатого дома, торчитголышом в подземном коридоре, в компании дикого медведя. И погрустнела,вспомнив, что она, собственно говоря, уже не барышня из богатого дома, анепонятно кто. Беглянка со смутным будущим…

Эта мысль прибавила ей решимости и злости, она шагнулавперед, выбросив руки. Повинуясь сильному пинку, пусть и не ногой, медведь,неприязненно рыкнув, лохматым комом взлетел по лестнице. Ольга двигаласьследом, уже привыкнув к мерцанию, накатывавшему с размеренностью часовогомеханизма, готовая к любым неожиданностям.