– Извольте.

– Тысяча благодарностей, милсдарь! – незнакомец,оживившись, проворно попробовал рубль на зуб, подбросил, ловко поймал. –Теперь видно, что я имею дело с благороднейшим человеком, коему, согласноправилам чести, отслужить готов всей душою… Изволите пройти со мной в ресторан?Там мы в два счета сыщем оборотистых людей, которые вам за смешные суммы любоесодействие окажут… – он расхохотался, заметив, что Ольга приняласьнедоуменно озираться. – Рестораны тут непрезентабельны, зато открытыкруглосуточно… Не угодно ли?

Он подошел к дому, постучал в полуподвальное окошко.Отдернулась занавеска, изнутри забрезжил неяркий свет, распахнулась форточка, ик ней прижалась ухом какая-то физиономия. Незнакомец, согнувшись в трипогибели, что-то сказал – похоже, на том самом тарабарском языке, на которомсовсем недавно обращался к Ольге, – и, выслушав невнятный ответ,выпрямился, улыбаясь во весь рот:

– Не извольте беспокоиться, все сладилось. Здесь,конечно, вам не Аглицкий клуб, но место, приятное во всех отношениях, ежели увас в кармане позванивает нечто, имеющее хождение на всем пространстве империиРоссийской… Прошу-с! – и он указал на крыльцо.

Ольга последовала за ним – не без некоторой тревоги, но чтоеще оставалось делать, как не рискнуть в очередной раз?

В небольших сенях, где пахло кислой капустой и вениками,горел на стене крошечный фонарик. Ольгин провожатый уверенно распахнул дверьслева, за которой обнаружилась скудно освещенная лестница, ведущая вниз.

– После вас, – вежливо сказала Ольга.

– Как угодно-с, – пожал плечами незнакомец и безпромедления, с видимым нетерпением стал спускаться первым.

Ничего жуткого внизу не обнаружилось. На зловещее логоворазбойников помещение никак не походило: довольно большой подвал со сводчатымпотолком, слабо освещенный полудюжиной свечей в извозчичьих фонариках,прикрепленных там и сям. Посреди протянулись два длинных пустых стола,окруженных разнокалиберными табуретами и стульями грубой работы, а вдоль стенразмещались отгороженные дощатыми стенками клетушки. Большая их часть тонула вомраке, и никого там не было, только в одной вокруг неказистого стола сиделинесколько человек и о чем-то толковали воодушевленно-пьяными голосами. На вновьприбывших они, кажется, и внимания не обратили.

Совершенно непонятно откуда вдруг возник здоровенныймужичина в полосатых шароварах, смазных сапогах и черной плисовой жилеткеповерх розовой рубахи в белый горошек. Волосы его, смоченные репейным маслом,были тщательно уложены на прямой пробор, борода опрятно расчесана, а поперекжилетки тянулась толстая часовая цепочка с целой пригоршней разнообразнейшихбрелоков и печаток. Вполне мужицкий вид, вот только глазки чересчур прыткие ипронзительные для простой деревенщины.

– Здорово, Грек, – сказал он не безнастороженности. – Я ж тебе говорил, что нынче у нас все за деньги, а вдолг не иначе как завтра, так что завтра и приходи…

– Не испытываю потребности, – гордо ответилназванный Греком, извлек полученный от Ольги рубль и торжественно поводил имперед лицом трактирщика. – Сам видишь, нынче мы королю кумовья…

– Дай-ка, – трактирщик отобрал у него монету,попробовал на зуб, подкинул на ладони, вернул. – Надо ж, разжился… Вроде би не слышно было поблизости, чтоб орал кто-то: «Караул, грабят!»…

– Обижаешь, Фома, – с принужденным смешком сказалГрек. – Мы деревянной иглой не шьем, сам знаешь, мы безобидные… Приютитьбы нас, Фомушка, накормить, напоить и обогреть… а кроме того, башмаки бы поноге подобрать молодому человеку из самого что ни на есть приличного семейства…

– Ох, не похож… – сказал, как отрубил, трактирщик,окинув Ольгу колючим взглядом.

– Что ж ты, Фомушка, не зная человека, обижаешь… –затараторил Грек. – Молодой человек, надобно тебе знать, будучи в гостях упредмета своей пылкой страсти – чье имя тебе знать вовсе даже инеобязательно, – был застигнут врасплох не то что злобным мужем, а еще идвумя альгвасилами с пистолетами. Вот и пришлось по ночному Петербургускрываться в том, что под руку подвернулось… Смекаешь?

«Он, кончено, первостатейный прохвост, пробы ставитьнегде, – подумала Ольга. – Но мысль подкинул замечательную. Чем необъяснение для окружающих?»

Фома глянул на Ольгу:

– А деньги тоже забыл, сбегая от… предмета, или все жуспел прихватить?

Вновь запустив руку в кошелек, Ольга, на сей раз уже немедля, вытащила сразу три монетки (поскольку ни одного рубля более ненашарила). На ладони у нее оказались золотой десятирублевик и два серебряныхполтинника, почти не потертые.

– Сойдет, – веско промолвил Фома. – Садитесьвон туда, а я чего-нибудь соображу. В нашем деле чихать на… предметы и прочиенесообразности, лишь бы деньги были государственной печати, а не гуслицкогочекана…

Он снял с гвоздя один из фонариков и поставил его на стол вближайшем закутке. Ольга и ее спутник уселись на корявые табуреты. В тускломсвете фонарика все же удалось хорошенько разглядеть незнакомца: чернявый, скудряшками на лбу и тонкими усиками (за каковой облик, надо полагать, и получилпрозвище), лицо молодое, но испитое, да и весь он какой-то… изряднопотасканный. Ольга достаточно ориентировалась в жизни, чтобы сделать вывод:пьянчужка и бездельник, конечно, с сомнительными источниками существования… нона грабителя все же не похож, слишком суетлив и несерьезен. Не чувствуется внем смелости напасть и отобрать… зато ясно, что горит желанием выманить столькоденег, сколько удастся. Ну и черт с ним, бескорыстные подвижники тут, надополагать, вообще не водятся, можно и пожертвовать содержимым чужого кошелька,лишь бы раздобыть башмаки и выяснить наконец, где она, собственно, находится…

Вернулся трактирщик, поставил на стол квадратный штофтемного стекла с двумя надетыми на горлышко стаканчиками и оловянный поднос соснедью. Воззрился вопросительно.

– Мне бы башмаки… или сапоги, – сказала Ольга.

– Чего ж, поищем… – он присмотрелся к Ольгинойбосой ступне, определенно прикидывая размер. – Ножка маловата, чистодамская, ну да чего не сделаешь, когда платят… Шапочку не желаете в придачу? Ато, осмелюсь заметить, нынешний ваш мужицкий гречневик со всем остальным слабосочетается…

– Пожалуй, – согласилась Ольга.

При посторонних, конечно, шапку менять не стоит, но ктомешает это сделать потом, на улице? Шапка, и впрямь, не сочетается с приличной,безусловно барской, пусть и не по мерке, одеждой…

Трактирщик кивнул и степенно удалился. Грек немедленнопотянулся к штофу и наполнил стаканчики. Потер руки – лицо у него сталонетерпеливым, ноздри усиленно втягивали аромат скверной сивухи:

– Ну, за приятное знакомство?

И, подавая пример, схватил стаканчик, опрокинул его сосноровкой, выдававшей многолетнюю практику, перекосился, яростно кривя лицо,выражавшее сложную смесь отвращения и удовольствия. Схватил с блюда соленыйогурец, откусил половину и хрустко зачавкал.