– Скажем, еще один портрет Екатерины, так называемый конныйпортрет, а также «Конный портрет Елизаветы Петровна с арапчонком», «ПортретЕлизаветы в черном домино, с маской в руке», «Портрет генерал-губернатораЛевендаля с женой», «Портрет великого князя Петра Федоровича»… Если о названныхмною полотнах доподлинно известно, что они принадлежат кисти Георга КристофаГроота, немецкого художника, жившего и работавшего в России, то насчет портретакнягини Екатерины в охотничьем костюме всегда высказывались некоторые сомнения.Якобы иконографический тип отличен от гроотовской манеры. Хотя тут я неслишком-то согласна, Гроот именно такие лица писал – чуть вытянутые, как быизможденные. «Конный портрет Елизаветы Петровны» – единственное исключение, ноимператрица была дама дородная, с весьма пухленьким личиком, поэтомуизможденным его написать вряд ли представлялось возможным.

«Не то что твое», – подумала Алена, вглядываясь в бледноелицо Майи. Впрочем, как только реставратор начала говорить о любимом деле, ееизмученное лицо изменилось, на него вернулись краски жизни, еще недавноказавшиеся безвозвратно стертыми. Майя явно беззаветно любит свою работу,конечно, в ней состоит единственный смысл ее существования. Как это печально,наверное…

«Да почему?! – сама себе возразила наша писательница,которая тоже беззаветно любила свою работу и тоже видела в ней единственныйсмысл существования… тем паче что та была и единственным источником ее доходов.– Что ж тут печального? Каждому свое! Во всяком случае, работа отвечает Майевзаимностью, в отличие от мужчин, которые разбивают сердца женщинам, уходя кдругим. Картины никогда не покинут ее, в отличие от детей, которые вырастают иотдаляются от своих матерей…»

– Существует мнение, что Георг Кристоф Гроот только началэтот портрет, но умер во время работы, – говорила между тем Майя. – Точная датанаписания портрета неизвестна. У нас он датирован обтекаемо: 1740-е годы.Исследователи предполагают, что завершить изображение Екатерины мог братГроота, Иоганн Фридрих. Это был замечательный художник-анималист, однако опытав написании портретов он не имел.

– Вы говорили о результатах какой-то экспертизы, – напомнилаАлена. – Значит, она подтвердила, что картина принадлежит кисти не ГеоргаКристофа, а именно Иоганна Фридриха?

– Она только подтвердила, что у Георга Кристофа был соавтор,а также то, что портрет был закончен ближе к концу века.

– То есть как?

– Да так. Повторяю, портрет датируется 1740-ми годами.Поскольку Георг Кристоф Гроот умер в 1749 году, позднее он никак не мог к немуприкоснуться. Но каким же тогда образом среди красок, которыми написан портрет,появилась берлинская лазурь?

– Это синенькая такая? – нахмурилась, припоминая, Алена. –Кстати, меня всегда интересовало, а почему она, собственно, берлинскойназывается?

– Считается, что впервые ее получил в начале XVIII векаберлинский красильщик Дисбах. И вы правы – она именно что замечательного синегоцвета.

– А что же с ней не так? Ведь если она была получена вначале XVIII века, значит, Гроот в 40-е годы вполне мог ее использовать.

– В том-то и дело, что не мог.

– Почему?

– Потому что… Ладно, я вам подробнее расскажу. Дисбахполучил ее совершенно случайно. Понимаете, в своем производстве он использовалпоташ, то есть карбонат калия К2СО3, – мимоходом, с легкостью необычайнойуточнила Майя (Алена вспомнила, что когда-то, давным-давно, на выпускныхэкзаменах в средней школе она получила пятерку на экзамене по химии… видимо, сперепугу получила, не иначе, причем перепугалась до такой степени, чтопостаралась быстренько забыть обо всей химии на свете!). – И вот однажды,совершенно неожиданно для самого Дисбаха, раствор поташа в соединении с солямижелеза дал очень красивое синее окрашивание. Дисбах начал выяснять, почему такпроизошло сейчас, но не происходило раньше. Он был очень дотошный человек исмог установить, что поташ из последней партии был прокален в сосуде, в которомраньше была бычья кровь. Просто не помыли посуду и прокалили в ней поташ…Осадок, который давал этот поташ с солями железа, после высушивания представлялсобой темно-синюю массу с красновато-медным металлическим блеском. Дисбахпопытался использовать это вещество для окрашивания тканей – и пришел в восторгот результата. Итак, у него появилась новая краска – относительно дешевая,неядовитая, устойчивая к слабым кислотам, а главное – исключительно красивого, интенсивногоцвета. Например, для получения голубой краски достаточно было на 200 частейбелил взять всего одну часть нового пигмента, то есть в девять раз меньше, чемтрадиционного ультрамарина! Неудивительно, что новая краска, сулившая большиевыгоды ее открывателю и производителю, быстро вытеснила прежний ультрамарин. Инеудивительно также, что Дисбах очень долго держал ее производство в секрете.Художники пока что работали с ультрамарином. Только спустя два десятилетияанглийский врач, естествоиспытатель и геолог Вудворд разгадал секрет Дисбаха итайну берлинской лазури. Теперь краску мог получить каждый желающий: надотолько прокалить с карбонатом калия сухую кровь, полученную с боен, обработатьмассу водой, добавить к раствору железный купорос с алюмокалиевыми квасцами и,наконец, подействовать на смесь соляной кислотой. Позднее французский химикПьер Жозеф Макёр опытным путем выяснил, что вместо крови можно использоватьрог, кожу, шерсть и другие животные остатки. Процесс производства краскиупростился. И все же то, что при этом происходит, оставалось невыясненным до20-х годов XIX века.

Алена опять вспомнила экзамен по химии и только тяжеловздохнула…