А может быть, Лариса не просто так сказки читала, не простотак изучала славянскую символику по книге Рыбакова? Может быть, она хотелакакую-нибудь научную работу написать? И остались заготовки для нее? Хорошо быдобраться до них, почитать! Очень любопытно!

Но это нереально, нереально. С Алексеем – полный финиш, судяпо всему. И Алена ведь уже решила покончить с его делом.

Решила покончить? Не факт, между прочим. И не из-запрекрасных Алексеевых глаз. Алене вдруг стала интересна – по-настоящемуинтересна – вся эта история. Только теперь в ней по-настоящему появиласькакая-то загадка – пусть не детективная, а фантастическая. Дракон в душе нашейписательницы просто-таки крылышками затрепыхал от удовольствия! Надо узнать уАлексея, не оставила ли Лариса каких-то записей о «Ковре-самолете»… а заоднотаким ненавязчивым образом напомнить ему о своем существовании (вдруг заодно внем пробудится и воспоминание об очень даже немалой денежке, которую надоотдать практичной Деве).

Алена сунула было руку в сумку, чтобы достать телефон, каквдруг вспомнила объявление – в музее запрет на звонки. Да ладно, если нельзя,но очень хочется, значит, можно! Главное, чтобы не увидел никто, не услышал…

Она воровато оглянулась – и поняла, что позвонить неудастся: свидетели есть-таки. Около окна стояла та самая изможденная женщина,которую она чуть раньше видела внизу. Майя – так называли ее музейные дамы. Онасняла свой черный плащ, но все равно осталась в черном: длинная юбка, жакет,водолазка, колготки, туфли – все угольно-черное. Даже бижутерия была мрачного,тяжелого, черно-серебряного оттенка. Глухая чернота женщине не шла, делала еелицо еще бледнее, старила его.

Майя стояла, сунув руки в карманы жакета, ссутулившись,словно ей было холодно, и угрюмо смотрела… на «Ковер-самолет». Она молчала,думала о чем-то, да так напряженно, что Алене почудилось, будто она слышит токее мыслей! Словно бы волны набегают на берег – довольно бурные такиемыслительные волны.

«Черная одежда и молчаливость придают каждой женщине умныйвид», – вспомнила Алена замечательное выражение Ницше. И с трудом сдержалаехидную усмешку. Впрочем, совсем скрыть ее не удалось – какой-то звучок все жепрорвался на волю. Майя его услышала и обратила рассеянный взгляд на Алену,которую до сей минуты вроде бы не замечала: очень уж удивленными стали ееглаза, когда она обнаружила рядом с собой присутствие кого-то постороннего!

– Извините, вы, кажется, в музее работаете? – быстроспросила Алена, чтобы сгладить впечатление от своей нечаянной усмешки.

– Да, – рассеянно сказала женщина. – А вы… – И вдругулыбнулась с неожиданной приветливостью: – А я вас знаю, вы писательница. Яничего не путаю?

– В самом деле, – кивнула очень довольная Алена. – А вычитали какие-то мои книжки или мы на моих встречах с читателями виделись?

– Мне вас потихоньку в областной библиотеке показали, –пояснила Майя. – У меня там подруга работает, в отделе хранения. Ее ЕлизаветаПетровна зовут.

– Ой, знаю! – вспомнила Алена. – Пухленькая такая, да? Вкудряшках.

– Совершенно верно. Ей очень нравятся ваши книги, особенноисторические. Она говорит, что вы пишете для умных женщин.

– Есть такое дело, – кивнула Алена с хитрой улыбкой. Потом,сочтя, что ее скромной персоне и так уделено слишком много внимания, онаперешла на более интересующую ее сейчас тему: – А вас как зовут?

– Меня?.. Майя, Майя Алексеевна Климова. Вы спрашивали, работаюли я в музее? Да, реставратором работаю, только я давно здесь не была, целыймесяц. Болела.

– А теперь выздоровели?

– Нет пока. Мне еще полмесяца нельзя работать. Здесь,знаете, иногда и тяжелые вещи поднимать приходится, в смысле, картины, и полестницам беспрестанно бегать туда-сюда: у нас в подсобные помещения оченькрутая лестница ведет. А у меня шов сильно болит. Я пришла, потому чтососкучилась. По залам соскучилась, по музею, по запаху здешнему…

– По любимым картинам… Да, понимаю, – продолжила засобеседницу Алена и кивнула. – Это и есть ваши любимые картины, да? – Взмахомруки она обвела полотна Васнецова и его соседей по залу: пейзаж Шишкина и«Дмитрия Самозванца».

– Почему вы так решили? – тихо спросила Майя.

– Ну как же, все-таки, едва вышли из отпуска, как сразу сюдапришли, именно в этот зал…

– Вы ошибаетесь! – с неожиданной резкостью проговорила Майя.– Уверяю вас, что ошибаетесь! Эта картина… эти картины меня совершенно неинтересуют! Я пришла сюда только потому, что надеялась увидеть другое полотно,над реставрацией которого работала как раз перед тем, как в больницу попала.Пока меня не было, пришли данные технологической экспертизы по нему. И они такнеутешительны, что, наверное, руководство решило картину просто-напросто снять.

– А как она называлась? – немедленно спросила Алена.

То, что сказала Майя, звучало интригующе, конечно. Ностранно, что она с таким жаром принялась отнекиваться: мол, не смотрела она накартину Васнецова… Причем бросила косой, вороватый взгляд именно на«Ковер-самолет»! А ведь могла просто сказать «да». Да, мол, люблю. Или жепросто сказать «нет». Но она так явно заюлила, так засуетилась, что этопоказалось подозрительным Алене. Когда человек отвечает на простейший вопроспреизбыточно подробно, он или не знает точного ответа, или хочет от ответаувильнуть.

В любой другой момент Алена, может, и не обратила бывнимания на такую реакцию женщины. Но после некоторых событий последнеговремени, после размышлений о «Ковре-самолете», о Ларисе, об Алексее восприятиеее обострилось…

Тут что-то нечисто, совершенно точно что-то нечисто!

Ладно, если Майе так хочется, поговорим о другом. Надоусыпить ее настороженность, успокоить ее, а потом…

– Ой, расскажите насчет той картины, расскажите, очень васпрошу! Что там за данные экспертизы по ней? И, кстати, какая картина имеется ввиду? Как она называется?

– «Портрет великой княгини Екатерины Алексеевны в охотничьемкостюме», обычно приписываемый Георгу Кристофу Грооту.

– А почему – «обычно приписываемый»? Или его не Гроотнаписал?

– У многих его авторство вызывает сомнение. Стилистикапортрета несколько иная, чем обычная гроотовская. Вы… вы, извините, выкакие-нибудь другие полотна художника видели?

– Ну, если вы мне напомните, как они называются… – уклончивопробормотала Алена.