– Думай, Динь-Динь, приводи в порядок мысли и еще… Тыучти: мне не нравится, когда ты разговариваешь со мной покровительственно, каквзрослая тетя с симпатичным племянником-несмышленышем!

– Да я и в мыслях не…

– Значит, мне показалось. Ну все, Динь-Динь, не будуцеловать тебя на прощание.

Он посигналил у ворот. И не вышел из машины, чтобы податьмне руку, а просто ждал, когда я уйду. А вот это уже мне не понравилось, хотяотчасти я понимала его чувства.

– Пока, Рыжий! Счастливого возвращения.

– Это будет зависеть от тебя, – довольно сухобросил он.

На этом мы и расстались.

Выслушав мой рассказ, Мура тихонько засмеялась, поцеловаламеня и, качая головой, произнесла в точности как когда-то моя мама:

– Ох, и поблядуха ты, Динка, ох и поблядуха!

Мы обе расхохотались.

– Ну и что теперь? – спросила она, отсмеявшись.

– Откуда я знаю? У меня голова кругом идет.

– Ты мне вот что скажи: ты замуж хочешь?

– Да нет, не хочу!

– Уверена?

– Уверена! Зачем мне?

– А ребенка хочешь?

– В моем возрасте?

– Ничего страшного, я была чуть-чуть моложе, чем тысейчас, а родила легко, как кошка! Но у меня, конечно, был Вася. Он, знаешь ли,надежный человек.

– Мне кажется, этот Рыжий тоже надежный.

– А Иванишин, который с первого класса, разве ненадежный? Ему, наверное, уже обрыдли девчонки, которые роятся вокруг. Ты такаяинтересная баба, Динка… Должна сказать, что за те дни, что меня не было, ты ещепохорошела, сразу видно, мужик завелся.

– Но он ни разу даже не позвонил, Мурочка!

– Зато Рыжий тут как тут и даже свою девицу послал кудаподальше, хотя это, может быть, и вранье, так, сказал на всякий случай, вдругподействует…

– Я так понимаю, что в этой истории ты на сторонеКости?

– Еще бы! От него можно с ума сойти!

– Но ты ведь не знаешь Рыжего!

– Слушай, а что это ты зовешь его Рыжим? У него имяесть?

– Сергей! Но мне больше нравится Рыжий.

– И ты ему еще не дала?

– Нет. Но он уже требует, чтобы мы жили вместе, как мужи жена. Перед Богом и людьми, как он выразился.

– Ого! А Иванишин?

– Говорю же – уехал и как в воду канул.

– Ничего, подожди, он очень занят, у него небосьвремени нет все обдумать, отдать себе отчет в своих чувствах. Такими мужикамине бросаются.

– Ох, Мура, что-то я ничего не пойму.

– А тебе пока и понимать ничего не надо! Живи себе всвое полное удовольствие! Посмотришь, как будут развиваться события, в концеконцов, скажи себе – это игра, я играю и только. Если бы это была любовь, ты быне стала никого спрашивать, а сделала бы сама свой выбор. А раз не знаешь… Иеще – обязательно переспи с Рыжим, может, тогда и определишься.

– Советы старой поблядухи? – засмеялась я.

– Да какая я поблядуха? Я теперь образец добродетели!Но в прежнее время действительно давала шороху… – с прелестной улыбкойсказала Мура. – И должна признать, – добавила она шепотом, хотя мыбыли одни во всем доме, – ни чуточки об этом не жалею! По крайней мере, естьчто вспомнить. Видишь ли, Вася… я его люблю по-настоящему, он самый лучшийчеловек из всех, кого я знала, но как мужчина – ничего особенного… То есть онвполне… мы до сих пор с ним… Но это не откровение, понимаешь? А муж и отец –идеальный или почти идеальный. Так что этот момент не самое главное, особенно всолидном возрасте… А у тебя уже солидный возраст.

– Ты это к чему? – поинтересовалась я.

– К тому, что хороший человек важнее в жизни, чемхороший мужик.

– Это я давно уже и сама поняла. Но мне почему-токажется, что Рыжий – хороший мужик. И человек, наверное, тоже. А Костя уже сгарантией отличный мужик и, как мне показалось, безусловно хороший человек.

– Тогда так – живи с обоими и радуйся жизни! В чемпроблема? Главное не зацикливаться, а будут у тебя два, найдется и третий, атам, глядишь, и великая любовь встретится.

– Мурочка, а кто у тебя был великой любовью?

– Великой любовью? Вася, конечно!

– А кроме Васи?

– Помнишь, когда мама твоя еще была жива, но ужеболела, я была как ненормальная?

– Помню.

– Меня тогда бросил один мужик, которого я любила досумасшествия, болгарин Койчо Молев. Красив был как Бог, волосычерные—пречерные, а глаза синие. В постели просто чудеса творил, и я буквальноополоумела… А он уехал в свою Болгарию и сгинул. Думала – не выживу, а вот видишь,выжила, и даже очень неплохо, вон у меня дочка какая и Вася… С годами начинаешьпонимать: если к мужику можно подойти, прижаться, пожаловаться, что плечоболит, туфли жмут, а Белка—сволочь сказала, что я здорово располнела, и онпроникнется, посочувствует, поцелует, по головке погладит… Это дорогого стоит,куда дороже постельных подвигов… Ты уж не девочка, выбирай такого, к которомуможно прислониться.

– Костя сказал, что, если бы знал про ту мою историю,он бы меня нашел…

– Мило, трогательно, но ведь в сослагательномнаклонении.

– Это точно!

– Ты, наверное, обижаешься, что я тебя тогда неразыскала?

– Нет, на тебя не обижаюсь. Где бы ты стала меняискать?

– Не в том дело! Просто я думала, что совсем тебе ненужна. И еще тогда Майка болела, в больнице лежала…

– Брось! Все нормально! Главное, что мы с тобойвстретились и как будто не расставались.

– Да, но ты, Диночка, стала лучше – мягче, умнее,спокойнее…

– Повзрослела.

– И жизнь тебя побила…

– Это верно.

– Слушай, а давай мы с тобой по этому случаю выпьем? Ато что-то есть хочется! Обеда у меня нет, но есть пельмени, можно сварить!

– Из красной с белым пачки? – вспомнила я пельменисвоего детства.

– Побойся Бога! Домашние, сама лепила, у меня ж Вася сУрала, он без пельменей не живет, пришлось освоить!

У меня потекли слюнки. Но время – третий час ночи!

– Ладно, Мура, вари!

– Наш человек!

Встали мы поздно.

– Жива? – спросила Мура, когда я приплелась к нейна кухню.