ну да. Палета развалилась в подсобке. У нас на чердаке штук сто коробок кукурузных хлопьев и “Чириос”[79]. Они могут лежать вечно. Часть раздавило чуть ли не в труху – пыль с молоком получается. Но на самом деле если даже коробка все помятая, одну приличную плошку можно с нее набрать.

Мимо пролетает сельская глухомань. Проезжаем какое-то озеро, вокруг него лес. Если глядеть какое-то время в окно, потихоньку расслабляешься. У меня возникает чувство, что мы к чему-то приближаемся, – так вот бывает, когда идешь вечером на тусовку или на матч. Неплохое чувство, отличается от такого, когда просто плывешь по течению, и будь что будет – или не будет. Мы, наверное, вдвое дольше едем, чем можно было б, виляем по всяким окольным дорогам, но и правда, куда торопиться? Скок трещит без умолку, что не диво. Не успеваешь ни о чем задуматься толком, а он уже очередную телегу задвигает.

– Заглянул я тут на собрание недавно, – говорит, – насчет Волчьей ночи. Ну ты в курсе, городской совет хочет ее переименовать. Праздник огней.

Для парня, который вечно твердит, что правую руку отдаст за то, чтобы свалить из Карлоу, голова у него будь здоров как забита всякими городскими делами.

– Это еще с чего?

– Что-то там историческое насчет подключения электричества. Хотят замести под ковер тот факт, что мы угробили последнего в Ирландии волка.

– А как же тогда зеленый лук есть?

– Будет-будет, не волнуйся.

Чемпион графства по поеданию зеленого лука. Со своих тринадцати лет Скок ежегодно пожирал его больше кого угодно. Потрясающий почет он себе этим заработал: ему по этому поводу проставляются парни из самых отдаленных уголков графства.

– Чего ты на это собрание поперся? Тетку какую себе там присмотрел?

– Кстати, раз уж речь зашла, там была Колетт Айлуорд. Ну которая из “Кредит-Юниона”. С мужем не живет, двое детей.

– Она ж, блин, древняя. У нее младший в молодежной команде играет.

– Она в очень хорошей форме. Нет, до меня дошли слухи, что там ожидается будь здоров какой сыр-бор. Я слыхал, дружка нашего Тео Нолана попрут из оргкомитета.

– Это который гостиница “Нолан”?

Помню, Тео приходил как-то раз к нам на урок истории, рассказывал о старом военном обмундировании и оружии. Свихнулся он на всяких военных хренях. Как ни случится какая историческая годовщина, он расхаживает по городу в кителе или при оружейном ремне.

– Он опять запил? – спрашиваю. – Матерь говорила, он месяц проторчал на ферме в Туллоу – ну, для алкашей и наркуш которая. Всего неделю как оттуда выписался, а Моррисси ему уже запретил приходить – потому что Нолан штык с собой принес, пьяный был в дым.

– Кажись, тут скорее какой-то вариант педофилии. Но он в Англию свалил по-любому, так что ничего не случилось.

– Я думал, что вариант в педофилии один. Когда дети нравятся.

– Есть, похоже, еще вариант, когда в интернете, порно с малышней. Таких перевоспитывают. А есть такой, что у людей в генах, эти прирожденное зло.

– Откуда ты это все знаешь? – спрашиваю.

– Смотрел документалку по какому-то каналу, где про всякие образы жизни.

Рассказывает, что это как завести себе злого питбуля, с которым плохо обращались, и они другого не видели; таких можно перевоспитать. А есть те, кого выводят ради боевого темперамента. У них это из поколения в поколение. Ничего с ними не сделаешь. По одному только виду и не скажешь.

– То же и с людьми, видимо, – он мне.

– В смысле?

– Нельзя сказать наверняка, что в человеке его природа, а чему его выучили. Вот как с этим твоим целительством. Если выяснится, что какой ты там в семье, седьмой или не седьмой, – разницы никакой. Коли тебе охота продолжать свое дело, какая разница?

Типичный Скок, вечно у него все так или иначе закончится хорошо. Просто не врубается и все тут.

– Разве некоторые собаки не жуть какие умные? – говорю. – Я видел программу, где выбирают умнейшего пса и он ведет самолет.

– Вот чего нам, блин, не хватает, – чтоб собаки еще и самолеты водили. Парни типа нас тогда вообще работу не найдут.

Ход этой мысли прерывается, когда Скок объявляет, что он сейчас лопнет, если не отольет, и мы сворачиваем на какой-то проселок. Оба вылезаем и встаем у низкой изгороди. Перед нами здоровенные поля, а вдали чей-то дом и сараи. До меня долетает этот резковатый природный запах. Лисье логово, может.

– Чуешь запах, Скок?

– Что?

– Резкий такой.

– Ты вот сейчас сказал, и вроде да, – он мне. – Я жрать хочу, вот что. – Обходит машину, открывает багажник, ищет печенье. И вот он уже держит мой рюкзак на весу. Я так и знал, что у него пар из ушей пойдет, когда он Божка обнаружит. – Что оно тут делает?

– Матерь назначила меня за него ответственным. Тебе-то что?

– Да просто он влияет на тебя странно, – Скок мне. – Я думал, мы этот достославный пенек давно позади оставили.

– У меня деньги там же, в рюкзаке, поэтому не маши им особо.

Скок не отвечает, кладет рюкзак на землю, отходит к канавке у дороги и садится на травянистую кромку. “Джемми-доджеры”[80] он тоже нашел – судя по тому, что две штуки уже жует. Вынимает еще две из пачки, загружает себе в гоб. Всегда ест по две. Сам трескает, а мне вообще не предлагает.

Подхожу, вынимаю Божка из рюкзака. Ставлю на капот. Пока держу в руках это дерево, смотрю на изгиб губ, клянусь Богом, чувствую что-то – вроде как флюиды какие между нами. Ничего такого раньше сроду не чувствовал, даже когда с бородавками возился. Может, для того, у кого дар, оно вот так и ощущается. Может, Батя вернулся, чтоб дать мне это прочувствовать. Чтоб, когда такое со мной случится, я это распознал.

Солнце отражается в металле дверцы, и возникает такое вот свечение у ног деревяшки, и длинная резкая тень. Есть в ней что-то: силуэт неотличим от Батиного.

– Ты глянь, Скок.

– Что? – Он курит, но смотрит, куда я показываю, – на тень на земле.

– Согласись, это, блин, жутковато даже. Тень – вылитый Батя. Нос. Подбородок, блин.

Скок качает головой.

– Вообще-то у мильона других мужиков есть подбородок и нос.

Ну как он не видит-то? Если б у Божка отросли ноги-руки и он бы “риверданс”[81] тут залудил прям на дороге, Скок и тогда б ни на дюйм не подвинулся.

– Знаешь что, – говорю, – чуток уважения к тому, чего ты не понимаешь, не помешал бы.

– Не нравится мне это, Фрэнк. Что ты, что