Наконец отцы города убедились, что сделать ничего неудастся. Верхний слой книг сгорает, но своими жизнями спасает остальные, ачтобы суметь поджечь их тоже, пришлось бы поднять на поверхность, растрепать, ато и порвать страницы.

По жвачнику промелькнуло интервью с замом мэра, сообщил, чтопринимается решение построить для уничтожения книг особый крематорий. Там будетсжигаться столько-то книг в час, огромное количество, а этот котлован с книгамипридется просто засыпать землей, тем самым похоронив книги «по-человечески».

Я взглянул на часы, вздохнул. Пора. Сердце колотится, дочего же в неуютном мире живем. Уже не только из дома выходить страшно, но и всамом доме, в собственной квартире, трудно отыскать безопасный угол.

В пустом зале кафе в дальнем углу сидят двое. Один, в которомя сразу узнал Кричевского, трудится над огромным бутербродом, изредкаприхлебывая из стакана. В стакане было нечто темное, коричневое, вродекока-колы. Второй выглядит несколько проще, не столь аристократичен, но затопо-хозяйски раскинулся в легком плетеном кресле, на Кричевского посматриваетснисходительно, как на младшего коллегу. Кричевский выглядит старше, чем наэкране, и не столь импозантен.

– Здравствуйте, – сказал я.

Он рывком поднялся, протянул руку:

– Спасибо, что уделили время!.. Извините, что начал безвас, но проголодался чертовски… Это полковник Ищенко.

Больше ничего не добавил, а полковник, который Ищенко, пожалмне руку, сказал добродушным басом:

– В данном случае – шофер.

Возможно, это было нарочито, мол, даже шофер у Кричевского втаком ранге, но я не стал ломать голову, сел напротив Кричевского, повел носомв сторону стакана. У кока-колы не может быть такой сильный запах крепкого кофе.

– Не вредно?

Он засмеялся.

– Еще не проверил. Но пью со студенческой поры, когдаприходилось по две ночи перед экзаменами… Увидел, как мой преподаватель,Зиновий Паперный, заказывает в буфете не чашку… чашечки у нас были с ноготок, астакан, и с тех пор вот тоже…

– Он и у вас преподавал? – поинтересовалсяя. – Я его помню, прекрасный был человек…

– А с каким чувством юмора, – сказал Кричевскийживо. – Лицо каменное, ни смешинки в глазах, не сразу и сообразишь, кудазапрятал иронию!.. Редкий был человек.

Напряжение испарилось, я мысленно поставил Кричевскомувысший балл за начало разговора. Уже у нас взаимная симпатия, оба выделяемэтого яркого преподавателя, оба помним с нежностью. А второй, полковник, вообщерасполагает внешностью, позой, манерами добродушного крестьянина.

Подошла молоденькая шустрая официантка, я заказал кофе,бутерброд с семгой и три кусочка сахара. Она посмотрела иронически, трое мужчиндолжны сидеть за бутылкой водки, но смолчала, удалилась, эффектно двигая изстороны в стороны широкими ягодицами.

– Так чем вам интересен я? – спросил я, проводивее взглядом.

– Из России все еще бегут, – сказалКричевский. – И капиталы вывозят со страшной силой. Остается толькопоражаться, что в нашей стране все еще столько талантливейших людей… и что ещене развалилась вдрызг. Любая Америка, вывози у нее деньги такими темпами, ужевалялась бы нищая в канаве… Мы не можем воспрепятствовать ни тому, ни другому,у нас свободная страна… черт бы побрал эту свободу!.. но стараемся хотя бызащитить своих граждан… когда это удается.

Я спросил очень спокойно:

– А в моем случае… как?

Он торопливо проглотил последний кус бутерброда, явно всамом деле проголодался, и вряд ли только для того, чтобы произвести на менявпечатление, я слишком крохотная мошка в этом мире, а особенно – с точки зрениявсяких спецслужб.

– В вашем доме, – сообщил он, – под видомблагоустройства были установлены дополнительные средства наблюдения и защиты.

– Ого! – сказал я.

– Удивлены?

– Еще как!

– Это все в рамках программы защиты особо ценныхграждан.

Я откинулся на спинку кресла, рассматривал его внимательно.Начинается сложная игра, что сведется к примитивнейшему торгу. Но чтобы торг невыглядел торгом, мы же интеллигентные люди, надо его облагородить,замаскировать или подать как нечто другое.

– Это комплимент?

– У нас нет денег, – сказал он невесело, –для таких комплиментов. Вам в самом деле грозила опасность.

– А теперь?

– Практически… нет, – ответил он сзаминкой. – Я не хочу давать стопроцентную гарантию, но тот канал мыперекрыли… Исполнителей пока что не нашли, однако подобное теперь исключено.Но, вы же знаете, безопасная жизнь разве что у слесаря или даже бомжа… да и техмогут забить просто для забавы, мир жесток. А вы – человек ценный, оченьценный. Увы, мы на вас только теперь обратили внимание…

Полковник скептически хмыкнул. Кричевский бросил на негобыстрый взгляд, поморщился, сказал извиняющимся голосом:

– Да и то, стыдно признаться, лишь после того, какперехватили информацию от зарубежных секретных служб.

– Вы всерьез?

– Абсолютно, – заверил он, полагая, что для меняэто новость. – Созданы целые отделы, которым поручено разрабатывать вашукандидатуру.

– Ух ты!

Возможно, я сказал чересчур иронически, ибо он на мигзапнулся, взглянул остро, но тут же упрятал стальной блеск клинка под полойнезримого плаща.

– Вот вам и ух. Я же говорю, мы всегда опаздываем.

Ищенко сказал негромко:

– Не преувеличивай, Владислав. Не всегда, еще как невсегда.

– Но в этом случае опоздали. Очень сильно. ВладимирЮрьевич, вы написали роман, который в корне изменил общественное мнение целогорегиона и позволил проложить нефтепровод по невероятно короткому пути… А другимсвоим романом всколыхнули Среднюю Азию.

Я запротестовал:

– Не слишком многое приписываете?

Появилась официантка, мы замолчали, она поставила передомной чашку с кофе, молодец, догадалась сделать очень крепкий, явноориентировалась по трем кусочкам сахара, поставила блюдечко с бутербродом.

– Спасибо, – сказал я.

Кричевский дождался, пока отойдет, взглянул на Ищенко, тотразвел руками. Кричевский улыбнулся.

– Я бы тоже решил, что приписываем много. Но яозвучиваю мнение вот этого товарища. Когда я сказал, что еду на встречу с вами,он напросился со мной хотя бы шофером. Для него тот нефтепровод – больноеместо. Он там сидел в окопах, выдерживал натиск… И когда вдруг враги сталидрузьями, а воинствующие группировки предложили сотрудничество, для него этобыло громом с ясного неба.