– Но это случилось в одном-единственном районе! –возразил я.

– Да, но в остальных… гм… сопротивление пошло на убыль.Началось почти русское: «а что делать», «а кто виноват», а это, сами понимаете,уже поражение. Мой друг именно тогда о вас услышал. И полагает ваш эквивалент вдве воздушно-десантные дивизии.

Полковник покачал головой.

– Не бреши. Это я сказал тогда, когда вылез из окопов.А потом, разобравшись, я оценил товарища Факельного, как крупный заводоборонного значения, который бесперебойно производит атомные подлодки, крылатыеракеты с ядерными зарядами, ракеты стратегического назначения… опять же, сразус термоядерной начинкой.

– Да? Но тогда, помнишь, когда мы влипли в Персидскомзаливе, он пришел, как могучий авианосец! Это был удар… Прямо какая-то Илиада.Их же сдунуло, рассеяло, они бежали! Мы захватили столько оружия… Вас тогда ещесравнивали с Гераклом, тот тоже вроде в этих местах завалил огромнуюмногоглавую гидру.

Я жмурился, как кот на большой толстой рыбе, которого сверхуеще солнышко обласкало. Да, была пара хулиганских романов, я их так назвал, даи общественность так оценила, но в том регионе, где идеям придается значениетакое же важное, как жратве и шмоткам в России, они произвели впечатлениевзорвавшейся бомбы.

– Да, – ответил я наконец, – да, было… Нотогда сложилась такая ситуация… Да и настроение у меня как раз… Не помню, то лисосед-среднеазиат насрал в лифте, то ли его дети расписали стены подъездабранью… но я выстрелил по всем этим… Чтоб одним снарядом. Стрельба, чтоназывается, по квадратам. Когда сметают и правых, и виноватых.

Полковник широко улыбался.

– Это был великолепнейший выстрел!.. Ковровая бомбежкане смогла бы сделать такое!

Я развел руками.

– Теперь я подобного не делаю даже в раздражении.

– А в злости? – спросил Ищенко.

– Даже в ярости, – ответил я честно.

Ищенко всматривался в меня, словно просвечивал, потом обмяки откинулся к спинке кресла. Я его не убедил, вижу, такого так просто непроведешь, но он должен ощутить мою искренность… которая неподдельная.

Кричевский спросил быстро:

– А как воюете теперь?.. Простите, заранее говорю, чтоне поверю, будто ушли с поля боя.

– А я на него и не заходил, – ответил я так жеискренне. – У вас устарелые термины. Даже баллистические ракеты можнозапускать из дальних бункеров, не видя ни противника, ни поля боя, а толькоцели в виде кружков на географической карте. А уж война методами инфистов…

– Инфистов, – повторил Кричевский. Он кивнул, вголосе прозвучало удовлетворение. – Вот мы и добрались до сути. ВладимирЮрьевич, нам известно, что некоторые заказы правительства вы все-такивыполняли…

– Чепуха, – ответил я.

– У нас данные…

– Неверные.

– По крайней мере дважды выполняли, – сказал он спокойно. –Первый раз, когда на Северном Кавказе возникла новая ветвь ислама, ходжисты…Перед этими радикалами даже ваххабиты показались политкорректными демократамииз окружения Старохатской. Но молодежь к ним потянулась. К счастью, на этот разправительство сразу оценило опасность… ну, не само правительство, там в товремя работал Мельник… жаль, очень недолго. Мельник посоветовал двинуть тудавойска, а сам тут же обратился к вам. Так было? Вы в короткий срок создалипроизведение, что на глубоком эмоциональном уровне разрушило их стойкость иуверенность. А до этого ходжисты успели нанести ряд поражений правительственнымвойскам, они смеялись над пропагандой, довольно хилой и никчемной… Но вамудалось.

Я отмахнулся.

– При чем здесь правительство? Даже Мельник? Я неработал на правительство. И не собираюсь. Просто в том случае наши интересысовпали. Я счел, что ходжисты… ну, неправы. Ваххабиты, моджахеды – в какой-томере правы, но не ходжисты. Конечно, то было не мое дело, вмешиваться несобирался, но когда Мельник явился и выложил на стол пухлый бумажник, оченьпухлый, надо сказать, я не заколебался.

Полковник задвигался в кресле, глаза стрельнули по сторонам,сказал негромко:

– У нас бумажники тоже не тощие.

Я покачал головой.

– Я же сказал, в том случае мои интересы и интересыправительства совпадали. И хотя ему, правительству, до фени мнение такой мошки,как я, но, как видите, это хорошо, когда есть поддержка в народе. Во мне, тоесть.

Кричевский молчал, заглядывал на дно стакана с остаткамикофе. Ищенко стиснул челюсти, побагровел, под кожей напряглись рифленыежелваки, глаза сузились. После глубокого выдоха он перевел дыхание и сказалпочти задумчиво:

– Так на какой же козе к вам подъехать? Может быть, вамне чуждо понятие патриотизма?

– Не чуждо, – согласился я. – Однако я самопределяю его рамки.

– Что, они совсем узкие?

– Это смотря под каким углом рассматривать.

– Гм, – сказал он замедленно, – второй случайс правительством был еще интереснее… Правда, в нем тоже просматривается вашличный интерес, ваши пристрастия.

– Вы говорите о… том незначительном случае с танкером?

Ищенко кивнул, а Кричевский задумчиво улыбнулся.

– Не такой, – проговорил он, – уж оннезначительный. Кроме того, были и другие отголоски того выстрела, осколки отваших снарядов летят далеко и бьют сильно. Даже теперь все еще летят и все ещебьют! Никакое другое оружие так не действует. Так на чем вас поймать?.. Яговорю с вами очень откровенно и очень трезво. Вы нам нужны. Очень! Но в то жевремя я понимаю, что принудить вас не сможем. Принудить можно выкопать канавуили нарубить дров, можно даже принуждением или шантажом завербовать шпиона,заставить работать на себя главу чужого правительства… но вот толькотворческого человека, чувствую, принудить невозможно. Он выдаст требуемыйроман, картину, песню, симфонию… вроде бы все сделано, но в произведении небудет того огня, который ожидали, а… а придраться невозможно! Работа сделана.Так что мы хотим, как видите, чтобы вы работали с нами добровольно.

Ищенко жестом подозвал официантку, велел повторить с кофе,да не жадничать, взять чашки побольше. И бутерброды принести двойные. Да такдвойные, кофе же делаете?

Она исчезла, уже повеселев, он же посмотрел в мою сторонузадумчиво.

– У меня есть промежуточный вариант… Пусть товарищ…э-э… Владимир просто прочтет цикл лекций нашим слушателям. У нас готовятсяспециалисты по пропаганде, Владимир Юрьевич. Там лучшие умы, там элита, потомувсе, что скажете, не будет зря разбросанным бисером.

Я пожал плечами.

– Не представляю.