Тимофей не мог сопротивляться. У него не было сил. Почему-тоони все кончились.

Подчиняясь, он открыл глаза и увидел то, что ему показывалдьявол.

* * *

Катерина рисовала лошадь. Приходченко мрачно курил, то идело взглядывая на часы. Слава Панин щелкал автоматической ручкой, чем доневозможности раздражал окружающих, но никто не делал ему замечаний. СашаСкворцов сидел, неподвижно уставившись в одну точку.

– Что мы имеем? – подытожил Абдрашидзе бурную склоку, толькочто завершившуюся в его кабинете. – Мы имеем полный провал по всемнаправлениям, даже по тем, которые провалить было в принципе невозможно.

– Это не провал, – вступила Катерина, чувствуя, что основнойгнев Абдрашидзе направлен именно на нее. – Я уже говорила, Игорь Вахтангович,что это не провал, а какое-то роковое стечение обстоятельств.

– Я не верю в роковые стечения обстоятельств, – холоднопарировал Абдрашидзе. – Я верю в профессионализм и в успех, при наличиитакового. Мы растеряли все преимущество. Нас все время опережают на последнемшаге.

– Но мы же…

Абдрашидзе перебил собравшуюся возражать Катерину:

– Я слышал вашу точку зрения. Вы считаете, что дело вшпионаже. Не могу сказать, что я вам верю, но мы обязательно проверим всеканалы, по которым может утекать информация. В том числе и вашу службу.

– Да ради бога, – пробормотала уязвленная Катерина. – Мысвоих не продаем. Мы стоим на конфиденциальности и умении соблюсти интересыклиентов…

– Ладно, Кать, – морщась, вступил Приходченко. – Мы всехорошо осведомлены о твоем патриотизме. Лишний раз нам его доказывать не надо.Давай ты уже изложишь Игорю свое предложение, а он передаст его боссу.

– Мы написали, чтобы лишний раз воздух не сотрясать и времязря не тратить, – подал голос Слава Панин. – Вот папка.

Приходченко переглянулся с Абдрашидзе и поднялся с кресла.Сегодня любимые сотрудники раздражали его так, что ему приходилось стискиватьзубы, чтобы не начать метать в них предметы.

– Что за номера? – спросил он, тяжело глядя на Катерину. – Утебя что, от мании величия крыша съехала совсем? Мы теперь будем общатьсяписьменно, как в кино про шпионов? Или я чего-то не понимаю? Ты подозреваешь вгосударственной измене кого-то из нас?

– Олег, я никого не подозреваю, – побледнев, ответилаКатерина и тоже поднялась, комкая в руках рисунок с лошадью. – Я хочу принятьминимальные меры предосторожности. Я хочу максимально ограничить доступ кинформации. Я хочу, чтобы каждый знал только тот кусок, который необходимознать, чтобы работать, и все. Не больше и не меньше. Пойми ты, что так дальшепродолжаться не может!

Приходченко тяжело задышал, и Абдрашидзе окликнул егопредостерегающе:

– Олег!

– Кать, ты и вправду сдурела, – заявил Скворцов. – Тысебе-то доверяешь?

– Я не могу больше так работать, – вдруг заорала Катерина ихлопнула ладонью по столу. Слава Панин быстро налил ей воды из графина. – Я немогу думать, зная, что все становится непостижимым образом известно тойстороне! Это просто мистика какая-то. И не нужно делать вид, что все здесьприсутствующие кротки и наивны, как агнцы божьи. Подозревать противно, японимаю. Поэтому все оставляют это приятное занятие мне. Никто невысказывается, все помалкивают, и каждый думает про другого. Давайте правдаобщаться в письменном виде. Каждый пишет записки и получает на них ответы, какв кино про шпионов. Другие предложения есть?

Прокричавшись, она села на место и попила воды из стакана.

Все молчали, стараясь не смотреть друг на друга.

– Мне знакомый парень из “Вестей” сказал, что Гриня готовитширокомасштабное наступление, – сказал Терентьев и снял свои двухсотдолларовыеочки. – Надо адекватные меры принимать, как говорит наш друг премьер-министр.

– Мы знаем, – огрызнулся Приходченко. – Только мы теперь неможем рассказать друг другу, что это будут за меры. Солнцева не разрешает.

– Я все всем разрешаю, Олег, – заявила Катерина. Она вдругочень устала. – Хотите, продолжайте развлекать “тот берег” рассказами о том,что мы будем делать в ближайшем будущем. А я пойду поработаю.

Она поднялась, одним движением засунула в портфель все своибумаги и пошла к выходу из кабинета.

– Вернись, Катерина, – велел Приходченко.

– И не подумаю даже. – Она взялась за ручку двери иостановилась, оглядев все высокое собрание. – Не надо утешать себя тем, что уменя “бабские штучки”. Как говорит наш любимый шеф Михаиле Иванович, лучшепереспать, чем недоесть. В том смысле, что пусть у меня будет трижды паранойя,дарить Грине Островому свои собственные идеи я не собираюсь. Лучше яперестрахуюсь, чем недосмотрю. Так что читайте и присылайте отзывы в письменномвиде!

Дверь за ней резко закрылась. Оставшиеся мужчиныпереглянулись.

– Мне не хотелось бы, чтобы девушка оказалась права, –сказал наконец Игорь Абдрашидзе с сильным грузинским акцентом. – Совсем нехотелось бы…

– Вы что, спятили? Разве можно работать так топорно?

– У вас что-то стряслось, правильно я понимаю?

– Да ничего у меня не стряслось, кроме того, что девушкаподозревает всех. Что, в самом деле, за глупость? С чего вам пришло в голову,что, если вы обладаете информацией, ее можно использовать так примитивно?

– Вы не понимаете. Мы делаем это именно для того, чтобы ониперестали доверять друг другу. Утечка слишком очевидна. Теперь остается простопоссорить их между собой. И с шефом. Пока они будут разбираться, поезд ужеуйдет.

– Или служба безопасности вычислит утечку.

– Если и вычислит, то только девушку. Не бойтесь.

– Мне жить охота. Я голову подставляю, не вы.

– Так ведь не даром подставляете, верно?

– Короче, я настаиваю, чтобы информация использовалась нетак топорно и открыто. Иначе вся затея потеряет смысл задолго до конца.

– Ладно-ладно. Не трусьте. Пожелания учтем…

* * *

Адекватные меры, которые предлагали принять Солнцева иПанин, были просты до чрезвычайности.

Они предлагали собрать воедино всю грязь, которая напечатанав последнее время о Тимофее Кольцове, и напечатать ее заново.

Поначалу Абдрашидзе решил, что лучшая творческая единицаПриходченко и впрямь спятила, пока не прочитал макет, который прилагался кпроекту.

Прочитав, он стал хохотать и с грузинскойнепосредственностью хлопать себя по бокам.