Расположенные в предложенном порядке, разоблачительныецитаты полностью противоречили друг другу и читались как анекдот, К каждойцитате прилагалась ссылка на издание и дата выхода.

– Ай да девка! – хохоча, сказал сам себе Абдрашидзе и махнулрукой секретарше, заглянувшей проверить, все ли в порядке с шефом. –Огонь-девка!

Больше того, “огонь-девка” предлагала напечатать еще ихвалебные цитаты о Головине, которые тоже прилагались.

Неизвестно, сколько прессы было перелопачено, прежде чемнашлись эти убогие, корявые, в худших традициях семидесятых хвалебныепеснопения.

Были тут и “мудрость руководителя”, и “человеческое тепло”,и “всенародная любовь”, и “забота о людях”. Далее шли статистические данные обезработице, невыплате зарплат и пособий, об окладах депутатов местной думы, околичестве купленных и записанных на детей квартир. Все как полагается.

Не зря Приходченко трясется над этой девкой, решилАбдрашидзе, закрывая папку. Способная девка. Огонь, одним словом, хотя на видбледная и вялая. Беззубая.

Даже идиот, прочитав такую публикацию, поймет, как грязнооболгали Тимофея Кольцова, благороднейшего из героев, который готов на все радилюдей, которых он знает и любит. Он дает им работу и зарплату, а не вывозитнаграбленное народное добро за границу. Он готов насмерть стоять, защищаяпростых людей от произвола чиновников и бюрократов. Такой спуску никому недаст, а это народ любит. Подчиняться всегда приятнее и проще, чем тащить насебе ответственность…

Абдрашидзе набрал номер и сказал в трубку, довольнопосмеиваясь:

– Эта баба – просто блеск. Беру все свои слова обратно.

* * *

В Немчиновке жарили шашлыки. Их жарили почти каждый выходной– под настроение и просто так.

Сегодняшние шашлыки означали открытие летнего сезона, хотядо лета было еще очень далеко и снег только-только сошел, оставив после себястоячие студеные лужи и голую неприбранную землю, которую неуверенно пробивалавылезающая стрелами нежно-зеленая трава.

Собаки, взбесившиеся от весны и упоительного мясного духа,задавали круги вокруг дома, разбрызгивая грязь и сметая все на своем пути.Сначала они уронили в лужу маленькую Саньку, потом столкнули с дорожки бабушкуи снесли корявую палку, подпиравшую старую яблоню. После этого ДмитрийСтепанович Кузьму привязал, а Вольфганга загнал в дом, откуда тот моментальнозавыл, образовав хор Пятницкого с оскорбленным до глубины души Кузьмой.

– Мам, – закричала с крыльца Даша, – куда ты полотенцапереложила? У меня Санька описалась, я ее мою!

– О господи, – пробормотала Марья Дмитриевна. – Подожди, яиду! – крикнула она дочери и зашлепала по лужам к крыльцу.

– Как хорошо, что весна, – сказал зять Митя, нанизывая нашампур мясо. – До чего зиму ненавижу, вы не поверите, Дмитрий Степанович…

– Поверю, Митя, почему же… У нас вон Катька такая же,теплолюбивое растение.

– Вы про меня? – крикнула из гамака Катерина. – Опятьсплетничаете?

– Больше нам делать нечего, – отозвался отец, – толькосплетничать и только о тебе.

– А что? – не отставала Катерина. – Обо мне уж ипосплетничать нельзя?

Ей так хорошо лежалось под соснами в гамаке, который сегоднятолько первый день вытащили из сарая, где он зимовал. Было в этом бездумномлежании предчувствие лета, и ставшая большой редкостью в последнее времябеззаботность, и удовольствие, что все дома – наконец-то вернулись из дальнихстранствий, – и сама Катерина никуда в данный момент не спешит, и можно полдняне думать о работе и просто раскачиваться в гамаке под аккомпанемент воплейбольшого семейства и треск горящих в костре сучьев. Такой знакомый и такойзабытый за зиму звук…

Вышла Марья Дмитриевна, держа в одной руке Саньку, а вдругой вытертый древний овчинный тулуп, на котором очень любил спать котВасилий. Тулупом она прикрыла Катерину, а Саньку повела за дом, где на клумбе сюжной стороны вылезли первые крокусы.

Катерина, моментально пригревшись под пахнувшим зверемтулупом, прикрыла глаза, мечтая провести так всю оставшуюся жизнь.

– Ленишься? – спросила рядом сестра.

– Ленюсь, – согласилась Катерина, не открывая глаз. – А ты?

– Я только Саньку сдала маме на попечение. Хорошо тебе, утебя детей нет, ленись сколько хочешь.

Так и не открыв глаз, Катерина подняла брови, и онизасмеялись.

– Расскажи что-нибудь про свою сумасшедшую работу, –попросила Даша. – Тебя как послушаешь, так думаешь, боже, как хорошо мы живем,к политике никакого отношения не имеем.

– Это точно, – со вздохом согласилась Катерина, – к нейлучше отношения не иметь, хотя, конечно, это интересная штука – политика. Ну еек дьяволу, Даш. Давай лучше так посидим.

– Давай посидим, – покладисто согласилась сестра.

Они слушали весну – негромкие голоса мужчин у костра, стуктопора на соседнем участке, торопливый звук непрерывно капавшей с крыши воды,Санькин заливистый смех за домом и тяжкие вздохи глубоко оскорбленных собак.

Сизый прозрачный день был странно тихим, как будто ждалчего-то и обещал – завтра придет настоящее тепло, и все вокруг взорветсясумасшедшими птичьими голосами, звуками весенних работ на оттаявших участках,торопливым гомоном и шумом. А пока – рано. Пока только предчувствие весны,волшебных, необратимых, могущественных перемен…

– Я думала, что не доживу до весны. Скончаюсь во цвете лет,так и не доведя до логического конца дела по возведению на престол ТимофеяКольцова, – задумчиво сказала Катерина, глядя в синее отмытое небо.

– Ничего, поживешь еще, – отозвалась сестра. – Как там делау Олега? Все плохо?

– Гораздо хуже, чем просто плохо, – морщась, ответилаКатерина. – Увозить надо Кирюху. А кто с ним поедет? Баба Нина невыездная, тызнаешь. Олег не может, ему нужно деньги зарабатывать. А парень, по-моему, тожескоро спятит…

– О господи, за что такая напасть мужику…

– Вот именно…

– Кать, а говорят, этот ваш Кольцов жену бросил, правда?

– Все разное говорят – кто утверждает, что он бросил, кто –что она бросила. В любом случае у нас не Америка. У нас кандидаты за аморалкуне слетают, только если их в самый решительный момент на пленку снимают, апотом по телевизору показывают. Но Коту Тимофею это, по-моему, не угрожает. Онпо девочкам не ходит.

– А по кому ходит? По мальчикам?

– Да ну тебя, Дашка, – вдруг оскорбилась за ТимофеяКатерина. – Он все больше по заводам ходит. И по верфям своим. А мальчики идевочки могут расслабиться и отдыхать.