Плечи Галена слегка ссутулились.

– Он не посмеет.

– Он освободил Безымянное, чтобы убитьодну-единственную женщину – из страха, что та разболтает его секрет. Тараниспосмеет что угодно.

– Я не думаю... – начал Гален.

– Да, – прервал его Дойл. – Да, ты недумаешь. Гален отступил на пару шагов.

– Ладно, я – дурак, я ни бельмеса не смыслю в дворцовыхинтригах и не понимаю такого коварства. Стратег из меня никакой, и все же ябоюсь отпускать Мерри к Благому Двору.

– Мы все боимся, – сказал Дойл, сжимая его плечо.

Они обменялись взглядами, и разногласия были забыты.Интересно, случалось ли Галену когда-нибудь пререкаться с Дойлом, или этовпервые? Надо сказать, что он и сейчас спорил довольно осторожно, но дажетакого слабого неповиновения я раньше не замечала. Он не был лидером по натуре.Просто не хотел быть лидером. Но из страха за мою жизнь он решилсяпротивостоять Дойлу.

Я подошла и обняла Галена за талию. Он погладил мне руки,сдвинув вверх шелк халата. Сам он был только в слаксах, тех же, что и днем, такчто я свободно прикасалась к его теплому животу.

– Я не могу обещать, что все закончится хорошо, Гален,но мы прихватим с собой столько бойцов и политических тяжеловесов, чтобы дажеТаранис засомневался.

– А, вот это мне тоже не нравится, – проворчалГален. – Нельзя было тебе соглашаться спать со всемиполукровками-гоблинами.

Я подалась назад, но он поймал мои руки и удержал их у себяна животе.

– Не кипятись, Мерри, не надо.

– Я не кипячусь, только спорить на эту тему больше небуду. Серьезно, не буду. У нас есть план, лучший из всех, что мы смоглипридумать, и дело с концом. – Я вырвалась из его рук и повернулась кДойлу: – Чаша делает все сложнее, но мало что меняет.

Дойл коротко кивнул:

– Совершенно верно.

– Что, если Мерри заявит, что чашу ей дала самаБогиня? – спросил Никка, становясь на колени у стола, чтобы рассмотретьчашу поближе.

– Не думаю, что божественное вмешательство сочтутдостаточной причиной, чтобы оставить ей чашу, – сказал Рис.

– Но это же наш обычай, – возразил Никка. –Пусть все истории перепутались и исказились, но принцип "Кто вытащит сеймеч из камня, тот и есть истинный король" действует по-прежнему. Ард-Ри[1] в Ирландии выбирали благодаря камню, кричавшемучеловеческим голосом, когда к нему прикасался настоящий король.

– Да, и есть такие, кто считает, что закат Ирландииначался, когда короля перестали выбирать по воле камня, – подтвердилДойл. – Ирландцы предали свое наследие, древнюю магию, и род истинныхкоролей прервался.

Я удивленно на него глянула:

– Не знала, что ты сочувствовал фениям[2].

– Не надо быть фением, чтобы понимать, что англичанестарались уничтожить ирландцев всеми средствами – политическими, культурными,даже сельскохозяйственными. С шотландцами тоже обходились дурно, но ирландцыдля англичан всегда оставались излюбленными мальчиками для битья.

– Если б ирландцы поменьше дрались между собой, они быне так часто проигрывали англичанам, – бросил Рис.

Дойл сердито на него глянул.

– Но, Дойл, они до сих пор убивают друг друга из-затого, креститься ли, когда преклоняешь колени перед христианским Богом. Нишотландцы, ни валлийцы не дошли до того, чтобы убивать друг друга не то чтоиз-за того, какому богу нести свои молитвы, но из-за того, как молиться одномуи тому же богу. Согласись, совершенно дурацкая причина.

Дойл медленно выдохнул и проговорил:

– Ирландцы всегда были упрямы.

– Упрямы и склонны к меланхолии, – добавилРис. – Рядом с ними даже валлийцы весельчаками покажутся.

Дойл наконец улыбнулся:

– Ага.

– Так может ли Мерри претендовать на право владетьчашей потому, что чаша ее выбрала? – вернулся к теме Гален. – Я нетак стар, чтобы помнить, как короля выбирал орущий камень, и не уверен, даст лиэто нам что-нибудь.

– Должно дать, – предположил Дойл, – но нескажу, чтобы благие так уж уважали старые обычаи. Древние реликвии покинули настак давно, что многие забыли, как мы получили их впервые.

– Забыли, потому что хотели забыть, – сказалНикка.

– Пожалуй, но если мы объявим, что Мередит будетвладеть сосудом, потому что получила его из рук самой Богини, от нас потребуютопределенных доказательств.

– А как мне доказать, что кубок мне вручила Богиня? –оторопела я.

Дойл жестом указал на стол.

– Сам факт, что кубок у нас, является томусвидетельством.

– Мы доказываем, что чашу дала мне Богиня, уже тем, чточаша находится у меня? – переспросила я.

– Да.

– А разве это не порочная логика?

– Увы.

– Вряд ли кто-то на это купится.

– Слушаю ваши предложения, – буркнул Дойл. Дойлбыл непревзойденным стратегом, и такие его заявочки каждый раз заставляли менядергаться. Если уж он не зная, что нам следует делать, ничего хорошего это непредвещало.

– К чему бы мы ни пришли, чаша должна остаться уМерри, – сказал Никка, – а значит, наша королева тоже не должна еюзавладеть.

– Черт! – охнул Рис. – Я и не подумал.

Я взглянула на Дойла.

– Ты говорил о шпионах, но на самом деле не толькоиз-за них не хотел, чтобы королева узнала о чаше, да?

Дойл вздохнул.

– Скажем так: я не берусь предсказать, как онапоступит, когда узнает. Возвращения чаши никто не мог ожидать, и способ, какимты ее получила, тоже необычен. – Он пожал плечами. – Я не знаю, чтосделает королева, и мне это не нравится. Неведение – опасно.

– Я – всего лишь ее наследница, да и то в случае, еслизабеременею раньше, чем Кел осчастливит кого-то еще. Она по-прежнему моякоролева, и если она потребует чашу, мне придется ее отдать, так?

Дойл задумался на миг и кивнул.

– Да, думаю, так.

– Чаша должна храниться у Мерри! – повторил Никка.