– А почему ты не хочешь ей рассказать? – спросилая.

– Потому что чаша – не наша реликвия. Она принадлежалаБлагому Двору. Несколько веков назад чуть война не началась, когда Таранисрешил, что мы ее украли. Что он предпримет, если узнает, что она теперь у нас?

– Но королева ему об этом не скажет, конечно, –сказал Гален.

Дойл наградил его таким презрительно-саркастическимвзглядом, что Гален подался назад.

– Ты и вправду думаешь, будто среди нас нет шпионов? Унас шпионов при Благом Дворе хватает; нельзя не предполагать, что и Таранисимеет шпионов при нашем дворе. Вот это, – Дойл указал на мягко светящуюсячашу, так спокойно стоящую на столе, – в секрете не утаишь. Стоит вестям очаше просочиться за пределы этой комнаты, и их не удержишь. Нам надо продумать,что мы станем делать, когда это случится.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Холод.

– Таранис потребует вернуть кубок ему. А мы что?Отдадим? А если нет – пойдем ли мы на войну с благими?

– Его нельзя отдавать Таранису, – решительносказал Никка.

Все головы удивленно повернулись к нему. Твердость врешениях вообще для Никки не характерна, и уж совсем странно было, что онотважился высказаться по такому судьбоносному вопросу.

– Даже если нам будет грозить война? – уточнилДойл.

Никка подошел к столу.

– Не знаю, но одно знаю точно: Таранис нарушил один изсамых важных наших запретов. Он не меньше века скрывал от всех свое бесплодие,он даже отправил Мэви в ссылку за то, что она не согласилась выйти замуж забесплодного короля. Он осознанно обрек свой двор на вымирание – на уменьшениесилы, плодовитости, самой сущности своих подданных. А когда он испугался, чтоМэви откроет или уже открыла нам его секрет, он выпустил на нас Безымянное.Выпустил на свободу самое страшное, что у нас было, хотя не мог подчинить егосвоей власти. Из-за него погибли невинные люди, а Таранису до них и дела нет.Нам удалось спасти Мэви и поразить Безымянное, но не окажись нас на месте, онапогибла бы, а Безымянное могло опустошить пол-Калифорнии. И когда люди узналибы, что всему виной магия сидхе, последствия для нас могли быть ужасными. Ктознает, как поступило бы людское правительство? А ведь Америка – единственнаястрана, согласившаяся принять сидхе как свободный народ вместе с нашимиобычаями, нашей магией, со всем, что мы есть.

Во время этого монолога от Никки начало разливаться мягкоесияние, словно в его речи была магическая сила.

– Никто не спорит, что Таранис поступил эгоистично и непо-королевски, – сказал Дойл, – но он – король. Мы не сможем ниобвинить его в преступлениях, ни добиться его наказания.

– Почему не сможем? – спросил Китто, все так жесидя с ногами в кресле, с кружкой шоколада в руках.

– Он – король, – со значением повторил Дойл.

– Если царь гоблинов нарушает закон, его можно обвинитьв этом перед всем двором. У нас так и делают.

– Сидхе не так прямолинейны, – ответил Дойл.

– Именно потому вы и одерживали верх над нами напротяжении веков – потому что вы самые коварные из фейри.

Я взглянула на Риса, и, наверное, что-то у меня на лицеотразилось, потому что он сказал:

– Я не намерен ему возражать. Сидхе коварней, чемгоблины. Видит Богиня, сидхе коварней, чем кто бы то ни было из фейри.

– Как мило, когда сидхе признают правду, – хмыкнулШалфей.

Я посмотрела на него. Человечек на полке шкафа рядом согромной кружкой горячего шоколада выглядел совершенно безобидным. Впечатлениедетской невинности еще усиливалось из-за шоколадных "усов" у рта.Эльфы-крошки всегда спекулировали на своей миловидности. Но я видела, как ихстая вырывала куски плоти из тела беззащитного, скованного цепями Галена. Онивыполняли приказ принца Кела, но выполняли его с наслаждением.

Шалфей то ли свалился, то ли оттолкнулся от полки и взмыл ввоздух.

– Все разговоры ваши впустую, дорогие мои сидхе, потомучто мой долг – обо всем доложить королеве Нисевин. Может, вам и позволительноустраивать заговоры против вашей королевы, раз уж Мерри может стать еепреемницей, но Нисевин держит власть твердой рукой, и я рисковать еенеудовольствием не могу.

Он подлетел к столу и приземлился на него пушинкой, хотя насамом деле весил он гораздо больше, чем казалось на вид. По логике, он долженбы, наоборот, весить меньше – но если Шалфей приземлялся вам на руку,"лишний" вес очень чувствовался.

Эльф шагнул к чаше, но Дойл преградил ему путь рукой.

– Тебе и оттуда хорошо видно.

Шалфей уперся ладошками в стройные бедра и нагло глянул назаметно превосходящего размерами противника.

– Чего ты страшишься, Мрак? Что я ее украду и оттащу ксвоей королеве?

– Чаша – дар сидхе, и у сидхе она останется, –отрезал Дойл.

Шалфей прянул в воздух, закружился у светильников, какогромная моль, хотя крылья у него были от дневной бабочки, не от ночной.

– И все же мой долг – поведать все королеве Нисевин.Ваше право размышлять, говорить ли о чаше вашей королеве, но поскольку я своейсказать обязан, вам вряд ли стоит мешкать.

– Завтра вечером мы должны явиться ко двору, –припомнила я. – Ты можешь подождать с докладом до этого времени?

– Зачем мне ждать? – спросил он и спустился прямок моему лицу, так что ветер от его крыльев играл с моими волосами.

– Потому что чем меньше будет тех, кто знает о чаше,тем менее это опасно для всех, включая твой народ.

Он погрозил мне пальчиком:

– Ц-ц-ц, принцесса, доводы разума на меня неподействуют. Я весь день держался поодаль, хоть твоя магия влекла меня, будтолюбовная песня сирен. – Он приземлился на стол передо мной. – Я нешел на зов потому только, что видел уже всю восхитительную любовь сидхе, какую хотелбы видеть со стороны, а не в твоей постели. Я не больно-то увлекаюсьнаблюдением.

– Я обязалась раз в неделю делиться с тобой кровью,Шалфей. Это цена союза с твоим народом. И я свои обязательства выполняю.

Он протопал ко мне крошечными желтыми – в тон основномуцвету крыльев – босыми ножками.

– Кровь, принцесса, – это прекрасно, но хорошийперепих она не заменит. – Он облокотился на мою руку, как на забор, иуставился на меня черными глазенками. – Пусти меня нынче в свою постель, ия никому словечком не обмолвлюсь до прибытия ко двору.

Я отдернула руку; он едва не упал и взвился в воздух,сердито трепеща крыльями.

– Ты все еще пытаешься пролезть на трон, Шалфей? Ядумала, мы с этим уже разобрались!

Он завис прямо у меня перед глазами, будто разозленныйколибри, я слышала гудение его крыльев. Крылья настоящих бабочек так не жужжат.