– Трусливая, угодливая? – спросила она и, не дожидаясь ответа, вздохнула. – Тебе бы пройти через такое!

Какое – такое, Ян и не хотел знать. Надоели ему эти намеки, страхи-ужасы. К тому же, он – не священник, чтобы отпускать грехи, и не господь, чтобы карать за них. Обитатели замка против воли втянули его в свою войну. Разве он хотел убивать Епифана? Или делать что-то плохое Юлии? Иван, небось, мечтает убить и её. Говорит, око за око. А Яну что до этого? Всего-то ему надо было от жизни: дойти до города и найти там себе работу… Лукавил сам с собой хлопец. Совсем другие мысли стали закрадываться в его голову; нужно учиться. Всему. Жизни. Наукам. Чувствам. Чтобы никто впредь не смог принуждать его жить не своею жизнью.

– Ты пока посиди возле Ивана, – он развязал своего всё ещё спящего пациента и ободряюще кивнул Беате, – а я быстро, только за его невестой схожу. Пусть сама своего жениха и выхаживает. Не дай бог, тебя хватятся!

Ян тем же путем поднялся наверх и отыскал комнату пана Зигмунда. Он не хотел шуметь, будоражить, куда-то врываться, потому в дверь пана осторожно постучал и услышав: "Кто там?", вежливо ответил:

– Ян Поплавский.

– Заходи, – приказали ему. Парень вошёл. Пан Зигмунд сидел в своем любимом резном кресле и целился в него из нагана.

– Оружие есть?

Ян осторожно вывернул карманы.

– Ты, видно, парламентер? – презрительно хмыкнул пан Зигмунд. – И что же хочет предложить граф Головин за свою очаровательную невесту?

Только теперь Ян заметил сидящую на стуле сразу же за дверью красивую незнакомую девушку с коротко стриженными волосами. Руки её были связаны за спиной, ноги привязаны к ножкам стула.

– Можешь убедиться сам и передать графу, что я охраняю прекрасную Матильду тщательнее, чем родную дочь. Главное – она не сможет сбежать, а значит, и не заблудится в незнакомом месте.

– Мерзкий паук! – сказала девушка.

– Ко всему прочему, – захохотал пан Зигмунд, – я ещё вынужден терпеть оскорбления от этой особы. Не пойму, что нашёл в ней такой аристократ: она же ругается, как извозчик! Это обойдётся господину графу намного дороже.

Пан грозно нахмурился: ему надоело притворяться.

– Так с чем ты пришел ко мне, байстрюк? Граф хочет предложить золото, драгоценности? Чего он добивается, похищая моих охранников? Он ведь убивает их, не правда ли? И ему это нравится. Наша плененная мадемуазель даже не подозревает, какого монстра могла иметь в мужьях. Она сказала бы мне спасибо за то, что я пытался выкорчевать это гнилое семя! Никто из вас не уйдёт отсюда живым, потому я могу пооткровенничать. Граф думает, я купил этот замок. Он ошибается. Бекам всегда хватало гордости, но не хватало денег.

Зигмунд мечтательно улыбнулся.

– О, мои предки эту нехватку с лихвой заменяли сообразительностью. Когда узнал я, что у покойного Головина, папаши нашего Фёдора, есть ещё и внебрачный сын, я понял, – это шанс! И точно. Папаша перед смертью признал сиротку. Нет, многого он ему не дал. Наследство, драгоценности – это не для внебрачных. Он послал его учиться в университет. Мальчик с детства проявлял интерес к хирургии: отворачивал головы птичкам и вешал на проволоке кошек. Его мать – немка, дочь боннского колбасника. Головин-старший снимал у них квартиру, когда учился.

Зигмунд окинул взглядом внимательно слушающих Матильду и Яна.

– Мадемуазель, вернее, фройляйн, Вальтера знает. Под другой фамилией. Что поделаешь, у братьев вкусы сходятся! Но Вальтер Толлер – это не Фёдор Головин, хотя по сути в них гораздо больше сходства, чем во внешности. Когда Фёдор Головин и вся его родня официально умерли, – кто естественной смертью, кто с помощью определенных сил, я поехал в Бонн и нашёл Вальтера. К тому времени он уже имел диплом врача и на моё предложение вступить во владение замком с тем, что в своём завещании он укажет наследницей мою дочь Юлию, Вальтер согласился. Мы оформили документы. Вальтер выдвинул дополнительные условия: ему, видите ли, хотелось продолжать свои медицинские опыты, но уже не на кошках и голубях, а, как он выразился, на человеческом материале. Большого труда мне это не стоило, и, кстати, не давало застояться моим волкам. Но тут вдруг воскрес из мертвых Фёдор Головин… Положительно, эта семья решила не давать мне покоя всю жизнь. Вначале её отравлял папаша – Аристарх Головин. Видит бог, не хотел я с ним воевать, но эти самонадеянные аристократы…

Пан Зигмунд скрипнул зубами, и Ян увидел, как из-под маски жестокости и ненависти выглянула глубокая незаживающая боль и тут же спряталась, непривычная к свету.

– В них может сочетаться образованность, любовь к изящным искусствам и самая низменная страсть к чужой жене… Мысль о том, что я не убил его на месте, до сих пор не дает мне спать. Я сказал Аристарху, что уничтожу весь его род, а его богатством будут владеть мои дети, – он рассмеялся мне в лицо!.. Но мы отвлеклись. Так что же предлагает граф? Что молчишь, быдло, или от страха у тебя отнялся язык?!

С самого начала Янек решил свои способности перед паном не выказывать, но презрение, прозвучавшее в голосе ясновельможного, его унижающий тон, нежелание парня выглядеть ничтожеством в глазах хорошенькой девушки начисто стёрли его благие намерения. Он ощутил знакомое покалывание в кончиках пальцев, в висках, в груди: отовсюду, с самых крошечных кусочков кожи стали будто отрываться пучки энергии и подобно ручейкам сбегаться к глазам, чтобы истечь одним мощным лучом. Он поднял голову и посмотрел пану Зигмунду в глаза. Тот вздрогнул.

– Чертово отродье! Так вот какой сюрприз припас мне проклятый граф!

Их взгляды схлестнулись. Заряд энергии пана, напоминающий тонкий лучик, просто утонул в мощном луче Яна. Зигмунд закричал:

– Не смотри так! Ты делаешь мне больно. Я не выдержу. Я не могу больше. Сердце!..

Он вскочил с кресла и тут же рухнул на пол. Ян бессильно уронил руки: опять! Что же он опять наделал? Так недолго и в нелюдя обратиться. Не для того ему Божий дар ниспослан, чтобы людей убивать. Он слишком поздно сообразил, что у пана в самом деле просто больное сердце. Кто бы мог подумать!

Матильда не видела глаз Яна, стоящего к ней спиной, но она видела ужас в глазах своего мучителя, боль, перекосившую его лицо; страх, лишавший сил и всяческого самообладания, передался и ей, – она вскрикнула и потеряла сознание.

– Очнитесь, барышня, очнитесь! – Ян развязал Матильду и теперь хлопал её по щекам, пытаясь привести в чувство.

У кресла, на котором сидел пан, он заметил кувшин с вином, разжал девушке зубы и влил вино в рот. Она судорожно глотнула, закашлялась и пришла в себя.

– Вы кто? – спросила Матильда.

– Посланник графа Головина. Он ждёт вас.

– Что с паном Беком? – Матильда показала на скорчившегося на полу Зигмунда.

Ян не успел ответить. Во дворе послышался конский топот. Они выглянули в окно. Около десятка всадников под предводительством седого, богато одетого мужчины спешивались и отводили лошадей к конюшне. В одном из них Ян узнал панского охранника Миклоша.