– Как он?

– Сделали, что могли.

Василий быстро развязал принесенный тюк.

– Ценю, Оленька, вашу работу, но это не пойдёт!

– Что не пойдёт?

– Форма. Снять немедленно.

– Как это – снять? – поручик попытался приподняться, но тут же со стоном рухнул обратно.

– У вас, друг мой, вообще нет права голоса. Хоть плату за вас на аукционе мы внести не успели, но артистка нашей труппы Наташа Соловьева…

– Вы же только что назвали её Оленькой.

– Оговорился. Видите, нам всем надо от этого отвыкать. А вам, Оленька, привыкать к новому имени. Одна такая ошибка может нам всем стоить жизни… Да, о чем это я прежде говорил? Словом, если мы у Полины вас и не купили, то с боем отбили; теперь вы – наша собственность. Так сказать, военный трофей.

Поручик тоже обладал чувством юмора.

– Трофей – так трофей, – согласился он.

– Раненого переодеть, – продолжал командовать Аренский. – Алька, найди ту косоворотку, что мы на Привозе на театральный бинокль выменяли. Брюки из гардероба иллюзиониста возьмём, они по комплекции должны подойти. Полушубок оденьте вот этот.

– На нем кровь, – стыдясь своего замечания, шепнул поручик.

– Подумаешь, кровь! – подчеркнуто равнодушно бросил Василий Ильич. – Ототрём. Вот с мазутом было бы хуже. Катерина! Где Катерина? Алька, кончите переодевать поручика, все знаки отличия с мундира спороть и в реквизит!

– Знаю! – отмахнулся Алька.

– Куда делась Катерина? Герасим, ты не видел?

Тот покачал головой и отвернулся, чтобы Аренский не увидел его улыбку. Петр Нечипоренко в сопровождении старого, но ещё крепкого крестьянина привёз на телеге сено, которое Герасим тут же подсунул лошадям, и полмешка овса.

– Больше не можем, – опустил Петр голову.

– И на том спасибо, – поблагодарил "директор труппы". – Давай с тобой, Петро, попрощаемся, да идите домой, нам пора.

Мужчины, сдружившиеся за эти нелегкие дни, крепко обнялись, расцеловались, и Аренский почти оттолкнул Петро от себя.

– Иди! Оксане – привет и огромная благодарность. Будьте здоровы и счастливы. Никто не видел Катерину?

Катерина в короткий срок сделалась незаменимой в их маленьком коллективе. Она постоянно сновала то здесь, то там, всегда в нужный момент оказывалась под рукой, так что даже Аренский стал считать её кем-то вроде своего заместителя по хозяйству.

– Может, она плачет где-нибудь? – предположила Ольга в ответ на вопросы Василия Ильича. Тот понурился.

– Что же делать, рано или поздно всё равно пришлось бы расстаться… Да, я забыл. Вы, поручик, никакой теперь не поручик, а волостной писарь Александр Трофимович Овчаренко… Герасим, с лошадьми закончишь, усы поручику сбрей, больно уж они для писаря щегольские!

– Не дам усы! – по-мальчишески выкрикнул поручик.

– Как миленький дадите, никуда не денетесь! – посуровел Аренский. – Тут не до форсу, речь о вашей жизни идёт. По-украински вы что-нибудь знаете?

– Та трохи размовляю!

– В дороге будете учиться. Вы всё-таки по документам украинец, коренной житель, в отличие от нас, беженцев. Временно мы зачислим вас в свою труппу. Хотя что вы умеете!

– Не скажите! Карточные фокусы знаю… Правда, всего несколько штук.

Аренский призадумался, но потом повеселел.

– Пожалуй, будет у вас настоящая цирковая работа: нам в наследство от иллюзиониста черный ящик достался, плащ и чалма. В фокусах вы потренируетесь, кое-что я вам покажу… Я ведь тоже, как и вы, несколько трюков знаю. На заре, так сказать, своей цирковой жизни пришлось иллюзионисту помогать.

На этот раз, по просьбе поручика, переодевали его мужчины. Конечно, они не очень осторожничали с ним; пару раз пришлось Вадиму прикусить губу и даже тихонько выругаться, но чувствовал он себя при этом гораздо спокойнее, чем в осторожных, нежных, но таких непривычных женских руках!

Сейчас Аренский стоял и любовался на работу Герасима, сбривавшего поручику усы.

– О, без усов-то вы у нас совсем молодой! Для солидности отращивали?

Поручик покраснел.

– Ладно, не смущайтесь, это я так, – Аренский задумался. – Собственно, мы не спросили, может, у вас другие планы? Мы идём на восток. Оленька до Екатеринодара, Герасим – в Мариуполь, мы с Алькой – в Ростов.

– Мне, по-хорошему, в Петербург надо. Мама у меня там, если ещё жива.

– Если разобраться, Петербург, по большому счету, тоже на востоке, почти по пути… Погодите, что это такое?

Невдалеке послышалась музыка: невидимый гармонист играл "Прощание славянки". Калитка отворилась, и во двор решительно вошла Катерина. В плюшевом пальто, темном пуховом платке, с солдатским вещмешком и гармонью в руках.

– Далеко собралась? – не слишком вежливо спросил её Василий Ильич.

– Так из вамы.

– А кто сказал, что мы тебя возьмём?

– Ахвицера узялы.

– Офицера бандиты убить могут.

– И мене теж!

– Катерина, подумай сама, как мы разместимся? На одну тачанку – шесть человек!

– Розмистымось!

– Правда, Василий, – подключился к разговору Герасим. – Нельзя ей здесь оставаться: всё село видело, как она Полину пристрелила. Бандиты ей не простят!

– Батя, ты сам говорил, плохо выступать без музыки, а Катерина вон как хорошо играет! У нас сразу же сборы вырастут.

И Алька ловко уклонился от подзатыльника, которым хотел наградить его отец.

– Сборы… Что ты понимаешь в сборах! Думаете, я зверь какой, не хочу войти в положение? Я просто хочу вас хоть как-то уберечь. Посмотрите на себя! Ноев ковчег какой-то, а не труппа! Крестьяне, аристократы… Первые кандидаты в шпионы по причине подозрительного вида.

– Не переживайте, Вася, – Аренский даже вздрогнул: Ольга впервые к нему так обратилась. – Всё будет хорошо. Катерина теперь наш товарищ, не можем мы здесь её одну бросить. Кто знает, что было бы со всеми нами, если бы не она!

Василий только махнул рукой.

– Кто тебя научил так играть? – Ольга погладила по плечу разволновавшуюся Катерину.

– Мий свекор! – гордо выпрямилась та. – Бойовый був чоловик. Любыл мене дуже. Каты Полины його вбылы, а я видомстыла!

Они ещё долго укладывались, возбужденно переговаривались, а поручик Зацепин полулежал с закрытыми глазами, и на лице его блуждала улыбка. То ли он вспомнил о чём-то, то ли чему-то радовался…

Наконец после перекладывания и увязывания вещей вс-таки разместились на тачанке. Герасим взял в руки вожжи, слегка стегнул лошадей, и они тронулись.