– Не знаю.

– Как так – "не знаю"? – от возмущения Яков даже вскочил с бревна. – Да знаешь ли ты, что в наше время каждый честный человек – а ты, я надеюсь, честный человек? – борется за мировую революцию! Мы отберем землю и всё богатство у буржуев и разделим между бедняками.

– Поровну?

– Поровну!

– Тогда объясни мне такое дело, – Ян тщательно облизал ложку, не без сожаления оглядел оставшуюся в котелке кашу, о которой Яков в пылу спора совсем забыл и не спеша, обстоятельно, хотя эти мысли были предметов его долгих размышлений, заговорил: – Как можно разделить поровну, например, шубу какой-нибудь графини? Или штаны князя? Пойдём дальше. Бедняки бывают разные, так? У одного пять гусей, у другого – ни одного. Значит, вначале нужно уравнять всех бедных?

Яков с интересом посмотрел на него.

– Мне такие мысли никогда в голову не приходили, хотя я чувствую в них сермяжную правду. Ты – или очень умный крестьянин, или выдаешь себя не за того, кто ты есть на самом деле. Всё-таки хорошо, что с тобой будет беседовать командир; комиссар, по причине твоей подозрительности, сразу бы тебя к стенке поставил.

– Яков, – позвал командир, – давай сюда своего подозрительного!

– Ну вот, – печально сказал тот, как будто не он только что подозревал в Яне шпиона, – твои неприятности начались. Советую говорить только правду и ничего, кроме правды!

Они подошли к командиру, который в одиночестве теперь поджидал их.

– Могу я узнать ваше имя, юноша? – спросил он.

Ян смотрел на командира во все глаза: если ему действительно семнадцать, то Ян старше его на целый год, а как он обращается? Юноша! Будто их разделяют многие годы. Голос командира… Было в нём что-то такое, что заставило Яна подтянуться и по-военному кратко представиться.

– И документ у вас имеется?

Ян протянул свою метрику.

– Очень приятно, Ян Георгиевич. А перед вами командир Красной Армии Андрей Гойда. Теперь расскажите мне, что вы делали в этом лесу, откуда и куда идёте?

Его откровенное и дружеское участие подбодрило Яка.

– Мне ничего не нужно было в лесу. Просто я шёл в город, а дорога как раз по краю леса.

– У вас в городе родственники?

– Никого у меня нет. Я хотел найти работу.

– Считайте, что вам повезло: у нас как раз есть работа для молодого, горячего человека – уничтожать с земли всякую нечисть. Как говорили наши предки, не щадя живота своего. А нечисти на свете развелось видимо-невидимо. Белая, зеленая, жовто-блакитная – всех цветов радуги… Стрелять умеете?

– Нет.

– У вас достаточно правильная речь. Вы – грамотный?

– Могу писать и читать.

– Отлично! Грамотных, к сожалению, у нас не очень много. Хотите служить на благо трудового народа в Красной Армии?

– Хочу.

– Ян Георгиевич, ну почему так нерешительно? Революция призывает вас под свои знамена, гордитесь! Мы делаем историю. Уверяю вас, потомки будут нам завидовать.

Ян растерянно кивал, сожалея, что не может разделить этот бурный порыв: командир ему нравился.

Но какие знамена, чего хотят красные? Только ли того, о чём говорил Яша? Но Гойда уже перешёл на деловой тон.

– До того, как вы начнете учиться воевать, вы должны, я чувствую, освоить политграмоту. Сейчас я познакомлю вас с комиссаром Голубом. Очень умный и преданный делу человек.

Гойда произнес эту характеристику сухо и бесстрастно, словно говорил о чужом или чем-то неприятном ему человеке. Впрочем, Ян не очень обратил на это внимания, так, отметил мимоходом; всё ему здесь было внове, неожиданно и странно, он ещё не определил, чего ему хочется, и решил для себя: пока просто смотреть и слушать.

Комиссар Голуб в его тридцать с небольшим лет показался Яну пожилым человеком: то ли ему добавляли солидности бородка и усы, то ли нездоровая желтизна лица. Он был немного похож на священника, который учил Яна, манерой убеждать и при этом внимательно разглядывать собеседника.

– Андрей Гойда послал тебя поговорить со мной? Это хорошо: наши командиры начинают понимать роль комиссаров в деле победы революции. Ведь идеологически подкованный боец – это половина успеха. Обращайся впредь ко мне по любому интересующему тебя вопросу: если, например, тебе непонятны или подозрительны действия кого-нибудь из бойцов, вплоть до самого командира. Не бойся, в нашем святом деле все равны, и командир вполне может ошибаться. Тем более что он – выходец из враждебного класса. Конечно, он давно порвал с ним и доказал свою преданность идеалам революции, но ведь тебе, как крестьянину, известно: корни в любой момент могут дать о себе знать. Вот почему так важна чистота наших рядов, понимаешь?

– Понимаю, – прикинулся дурачком Ян, и опять удивился про себя: кажется, комиссар впрямую предлагает ему шпионить. Тогда каких же шпионов все они опасаются, если собираются вот так следить друг за другом?

– Обращайся ко мне просто: товарищ комиссар, – Голуб подчеркнуто дружески обнял Яна за плечи, – странно, но чем-то в эту минуту он напомнил парню графа Головина. – Я буду звать тебя Яном. Ты из бедняков?

– Беднее нас с мамкой в селе не было.

– А почему? Разве ты болен? Недостаточно силен? Нерадив в работе?

– Признаться честно, в детстве я часто прихварывал, матери от меня плохая подмога была. Не было у нас ни лошади, ни быка, ни коровы, а без них – какой достаток? Правда, мы иногда держали поросенка, кур…

– Вот видишь, получался замкнутый круг: вы не могли стать богатыми, потому что не имели тягловой силы, а тягло не на что было купить. Иными словами, вас обрекли на бедность! Сколько, например, лошадей и коров было у вашего сельского богача?

– Шесть лошадей, четыре коровы, два быка. Так ведь у него четверо здоровых сыновей было, да две дочки, да невестки здоровущие, кровь с молоком; так работали, куда нам было за ними угнаться!

Комиссар поморщился, разговор переходил явно не в то русло, в какое он его направлял.

– Вам с матерью приходилось на него работать?

– В пояс кланялись, чтобы работу дал.

– Значит, он эксплуатировал ваш труд. А платил много?

– Какое там! И до весны не хватало. Всегда занимали. Весной отрабатывали, отдавали и опять занимали. Конца-края не было видно!

– Потому что труд ваш был рабский, наемный. Несвободный! Вот если бы вы работали на себя, было бы совсем другое дело. Понимаешь?

– Чего ж тут не понять!

– А если бы вам лошадку да коровку?

Ян замолчал. Их сосед-хуторянин дядька Назар, выпивоха и балагур, говорил в таких случаях; "Як бы бабцы яйцы, вона б дидоком була!" Как много "если бы" могли изменить Янекову судьбу. Не сидел бы он здесь, не разыгрывал перед комиссаром дурачка. Ему показалось, что Голуб и не нуждался в его ответах. Он для себя давно всё решил и теперь учил таких неразумных, как Поплавский, уму-разуму, всех на один манер. Что-то было в комиссаре ненатуральное, наигранное, будто разговаривал с умом тронутым, который никогда не поймёт того, что известно Голубу.