— Ты не обидишься, если я скажу, что это слишком прозаично?— взглянув на меня, спросила Вера.

«Когда это ты беспокоилась, чтобы не обидеть меня,высокомерная сучка?» — подумала я, но, конечно же, не сказала этого. К тому жеВера действительно выглядела озабоченной, когда подумала, что я падаю вобморок, хотя, возможно, она просто испугалась, что я при падении разобью нос изапачкаю кровью пол ее кухни, который я же и выдраила всего день назад.

— Нет, — ответила я. — Такая уж я есть, Вера, — скучная, какзастоявшаяся вода.

Теперь она хитренько смотрела на меня.

— Неужели? — возразила она, — Иногда именно так я и думаю…но иногда я сомневаюсь в этом.

Я попрощалась с ней и пошла домой, снова и снова прокручиваяпришедшую мне в голову мысль, тщательно выискивая недостатки этого варианта, ноне нашла ни одного — это ведь большая часть нашей жизни, разве не так? Насвсегда подстерегают неудачи, но если бы люди слишком сильно волновались ипереживали из-за этого, то вообще ничего не было бы сделано. К тому же,подумала я, если все пойдет плохо, я всегда сумею пойти на попятный. Даже всамый последний момент.

Прошел май, наступил и прошел День Поминовения, началисьшкольные каникулы. Я уже основательно подготовилась к тому, чтобы убедитьСелену, если она начнет уговаривать меня разрешить ей работать вХарборсайд-отеле, но не успели мы перекинуться с ней и парой аргументов, какпроизошла самая чудесная вещь на свете. Преподобный Хафор, который служил внашей методистской церкви в те годы, зашел поговорить со мной и Джо. В летнемлагере, устраиваемом церковью, было два места для умеющих плавать девочек. АСелена и Таня Кэрон обе плавали, как рыбы, и Хафор знал об этом, и я, чтобыхоть как-то сократить длинный рассказ, скажу лишь, что вместе с Мелиссой Кэронмы провожали наших дочерей на пароме через неделю после начала каникул, онимахали нам с парома, а мы им — с причала, и все четверо плакали как дурочки. НаСелене был розовый костюмчик, и я впервые увидела, какой привлекательнойженщиной она будет. Это разбило мое сердце, да и сейчас еще оно екает от этоговоспоминания.

Итак, с Селеной все было в порядке; остались мальчишки. Язаставила Джо позвонить его сестре в Ныо-Глочестер и спросить, не будут ли онис мужем возражать, если мальчики проведут у них три недели в июле и неделю вавгусте, как и мы принимали их мальчишек-озорников у себя, когда те былипомладше. Я думала, что Джо будет возражать против отъезда Малыша Пита, но онне стал — мне кажется, ему понравилась мысль о том, как тихо будет в доме бездетей.

Алисия Форберт — так звали его сестру в замужестве — срадостью согласилась принять наших мальчиков. Наверное, Джек Форберт был менеерад такой перспективе, но Алисия умела подкручивать хвост этой собаке, так чтопроблем не было — по крайней мере, в этом.

Проблема была в том, что ни Джо-младший, ни Малыш Пит нехотели ехать. И я не виню их в этом: сыновья Форбертов были уже подростками, ивряд ли они захотели бы тратить свое время на наших малышей. Но это неостановило меня, я не могла позволить, чтобы это остановило меня. Я опустиласвою голову и как бульдозер наехала на них. Из них двоих Джо-младший оказалсяболее крепким орешком. Но я отвела его в сторону и сказала: «Считай, что этобудет просто отдыхом от твоего отца. Подумай об этом». И именно это убедило егобольше, чем что-либо другое, — довольно-таки мрачно, если хорошенькопоразмыслить над этим, не так ли?

Как только вопрос с их отъездом был решен, оставалось толькождать, и мне кажется, в конце концов они даже были рады уехать. С Четвертогоиюля Джо очень сильно пил, и мне показалось, что даже Малышу Питу былонеприятно находиться рядом с ним.

Его запой не удивил меня; я всячески помогала ему в этом.Когда он впервые открыл буфет и увидел полную бутылку с виски, то был простопоражен — я помню, как он спросил, не ударилась ли я головой или что-то в этомроде. После, однако, он уже не задавал мне вопросов. Зачем? После Четвертогоиюля и до самого дня своей смерти Джо Сент-Джордж был пьян, как свинья, почтикаждый день, а мужчина в таком состоянии очень быстро начинает пониматьпреимущества такой жизни… особенно мужчина типа Джо.

В моем рассказе это звучит неплохо, но время послеЧетвертого — неделя до отъезда мальчиков и неделя после этого — было оченьнеприятным. В семь утра я уходила к Вере, оставляя его лежащим на кровати ихрапящим во всю глотку. Когда я возвращалась домой в два или три, он уже сиделна веранде (раскачиваясь в стареньком кресле-качалке), с «Америкэн» в однойруке и со вторым или третьим стаканчиком в другой. Он пил виски в полномодиночестве; Джо не был, что называется, душой нараспашку.

В тот год на первой странице газеты каждый день помещалистатью о солнечном затмении, но мне кажется, что, несмотря на чтение газет, уДжо было очень смутное представление о том, что в конце месяца произойдетдействительно из ряда вон выходящее событие. Видите ли, Джо не слишком-товолновали такие вещи. Джо интересовали только коммунисты, права человека илюбвеобильные католики, засевшие в Белом Доме. Если бы он знал, что произойдетс Кеннеди четыре месяца спустя, мне кажется, он умер бы вполне счастливым — воткаким мерзким человеком он был.

Но я все равно сидела рядом с ним и слушала его пустуюболтовню и возмущения по поводу напечатанного в газете. Я хотела, чтобы онпривык к тому, что, придя домой, я нахожусь рядом с ним, но если я скажу вам,что это было очень легко, то буду просто последней лгуньей. Я не возражала бы,даже если бы он выпивал вполовину больше, если бы он, выпивши, был болееблагожелателен — многие мужчины очень добры в таком состоянии, но только неДжо. Выпивка отвращала Джо от женщин.

По мере приближения знаменательного дня я все большеуставала у Веры и уходила от нее с большим облегчением, хотя дома меня ждалпьяный муж. Вера суетилась, болтала о том, о сем, проверяла и перепроверяласнаряжение для затмения, звонила по телефону — в последнюю неделю июля оназвонила приглашенным два раза в день.

Под моим началом было шесть девушек в июне и восемь послеЧетвертого июля; больше служанок у Веры никогда не работало, даже до смерти еемужа. Дом выскребли от крыши до подвала — все просто сияло, были застланы всекровати. Черт, были даже поставлены дополнительные кровати в солярии и наверанде второго этажа. Она ожидала по крайней мере больше дюжины гостей,которые должны были остаться на ночь в день затмения. Ей не хватало двадцатичетырех часов в сутки, она носилась как угорелая, но была очень счастлива.

Затем, когда я отправила мальчиков к их тете Алисии идядюшке Джеку — где-то десятого или одиннадцатого июля, за неделю до затмения,— ее хорошее настроение испарилось.

Испарилось? Какое там. Оно просто разлетелось на кусочки,как проткнутый воздушный шарик. Сегодня она еще летала, как реактивный самолет,а завтра уже кривила губы, и в ее глазах появился подлый, ищущий блеск, ккоторому я привыкла позже, когда она стала жить на острове одна. В тот деньВера уволила двух девушек — одну за то, что та встала на подушечку, когда мылаокна в гостиной, а другую за то, что она хихикала на кухне с поставщикомпровизии. Второй случай был особенно отвратительным, потому что девушка сталаплакать. Она сказала Вере, что училась с этим парнем в средней школе, не виделаего с тех пор и просто хотела вспомнить старые времена. Она извинялась ипросила не увольнять ее — она говорила, что ее мать просто взбесится, еслиузнает об этом.