Но все эти слезы и разговоры не растопили льда. «Посмотри наэто с другой стороны, дорогая, — с издевкой сказала Вера. — Возможно, твоя матьи будет сердиться, но зато у тебя будет столько времени для воспоминаний орадостях учебы в школе».

Девушка — это была Сандра Малкахей — ушла, опустив голову итак всхлипывая, будто у нее разбилось сердце. А Вера стояла в прихожей, немногосогнувшись, чтобы лучше видеть девушку через окно над входными дверями. У менятак и зачесалась нога, чтобы дать ей пинка под зад, когда я увидела ее в такойпозе… но и ее мне было немного жаль. Нетрудно было догадаться, почемуизменилось ее настроение, а немного погодя я знала это ухе наверняка. Ее детине собирались наблюдать солнечное затмение вместе с ней, несмотря наоткупленный паром. Возможно, у них просто были другие планы, как это частенькоделают дети, не обращая внимания на чувства своих родителей, но мне показалось,что-то плохое, некогда происшедшее между ними, все еще оставалось в силе.

Настроение Веры стало немного улучшаться, когдашестнадцатого или семнадцатого начали прибывать первые гости, но я все равнорадовалась, когда могла уйти домой, а в среду, восемнадцатого, она выгнала ещеодну девушку — Карин Айландер, так ее звали. Вся ее вина заключалась в том, чтоона разбила тарелку. Карин не плакала, когда шла по подъездной дорожке, но мнекажется, что она продержалась только до первого холма, скрывшего ее из виду.

А потом я сделала глупость — но вы же помните, в какомвзвинченном состоянии я находилась. Мне удалось дождаться, пока Карин нескроется из виду, а потом я пошла искать Веру. Я нашла ее в саду позади дома.Надвинув шляпку так глубоко, что ее поля почти касались ушей, она так клацаласадовыми ножницами, будто была мадам Дюфорж, срубающей людские головы, а неВерой Донован, срезающей розы для гостиной и столовой.

Я подошла к ней и сказала:

— Ты поступила неправильно, уволив эту девушку.

Она выпрямилась и измерила меня негодующим взглядомвеликосветской дамы:

— Тебе так кажется? Я очень рада выслушать твое мнение,Долорес. Я страстно желала этого; каждый вечер, ложась спать, я прокручиваювесь день и думаю: «А что бы сделала на моем месте Долорес Сент-Джордж?»

Но это только еще больше взбесило меня.

— Я скажу тебе, чего Долорес Клейборн никогда бы не сделала,— парировала я, — я никогда не стала бы срывать свою злость и разочарование надругих людях. Мне кажется, не такая уж я заносчивая сука.

Рот ее раскрылся, как будто кто-то всунул ей туда палку, итеперь челюсти уже не могут закрыться. Я уверена, что это был первый раз, когдая действительно удивила ее, и мне пришлось побыстрее ретироваться, чтобы Веране успела заметить, насколько я сама испугалась. Когда я вошла в кухню, ноги уменя так дрожали, что я почти упала на стул и подумала: «Ты сумасшедшая,Долорес, если так накрутила ей хвост». Я приподнялась, чтобы выглянуть в окно,но Вера стояла ко мне спиной и вовсю орудовала ножницами; розы падали ей вкорзину, как мертвые солдаты с окровавленными головами.

Я уже собиралась уходить домой, когда Вера подошла ко мне ипопросила задержаться на минутку, так как она хочет поговорить со мной. Япочувствовала, как мое сердце ушло в пятки. Ни на секунду я не сомневалась, чтоподошло и мое время — она скажет, что больше не нуждается в моих услугах, и впоследний раз одарит меня взглядом Поцелуй-Меня-в-Задницу, и теперь уже я пойдувниз по дороге на все четыре стороны. Вам может показаться, что это было быоблегчением для меня, наверное, так оно и было, но все равно сердце екало вмоей груди. Мне было тридцать шесть, с шестнадцати я работала не покладая рук,и никогда еще меня не увольняли с работы за провинность. Собрав все своемужество, я повернулась к Вере.

Однако, взглянув в ее лицо, я уже знала, что она несобирается увольнять меня. Вся косметика, украшавшая ее лицо с утра, быласмыта, а припухшие веки указывали на то, что она скорее всего плакала в своейкомнате. В руках она держала коричневую сумочку, которую протянула мне.

— Что это? — спросила я.

— Два наблюдателя за затмением и две коробочки сотражателями, — ответила она. — Я подумала, что они понадобятся вам с Джо. Такполучилось, что у меня… — Она замолчала, кашлянула в кулак, а потом сновавзглянула на меня. Знаешь, Энди, в Вере меня восхищало то, что как бы ей нибыло тяжело или трудно, что бы она ни говорила, она всегда смотрела людям вглаза. — Так получилось, что у меня оказалось два лишних, — сказала она.

— Да, — произнесла я. — Мне очень жаль.

Вера отмахнулась от моих слов, как от надоедливой мухи, апотом спросила, не передумала ли я и не присоединюсь ли к ее компании напароме.

— Нет, — ответила я. — Я буду наблюдать за затмением сверанды нашего дома вместе с Джо. А если он будет как фурия, то я отправлюсь вИст-Хед.

— Если уж мы затронули фурий, — глядя прямо мне в глазасказала Вера, — мне бы хотелось извиниться за происшедшее утром… и попроситьтебя позвонить Мейбл Айландер и передать, что я изменила свое решение.

Сказать подобное стоило ей огромных усилий, Энди, — ты ведьне знал ее так близко, как я, так что вам придется поверить мне на слово. Когдадело доходило до извинений, Вера Донован превращалась в кремень.

— Конечно, с удовольствием, — мягко произнесла я. Я хотелаприкоснуться к ее руке, но не решилась. — Только это Карин, и не Мейбл. Мейблработала здесь лет шесть или семь назад. Теперь она живет в Нью-Хэмпшире,работает в телефонной компании, и дела у нее идут действительно хорошо.

— Тогда Карин, — согласилась Вера. — Попроси ее вернуться.Скажи, что я просто изменила свое решение, Долорес, и ни слова больше. Понятно?

— Да, — ответила я. — И благодарю за оснащение. Оно будеточень кстати. Я уверена в этом.

— Рада доставить тебе удовольствие, — сказала она. Я открыладверь, намереваясь выйти, когда Вера окликнула меня. Я оглянулась через плечо,а она подмигнула мне так, будто знала то, о чем ей вовсе не нужно было знать.

— Иногда приходится быть сукой, чтобы выжить, — сказала она.— Иногда это единственное, что еще держит женщину в этой жизни.

А потом она закрыла дверь прямо перед моим носом… ноаккуратно. Она не хлопнула ею.

Ну что ж; вот мы и добрались до дня солнечного затмения, иесли уж я собираюсь рассказать вам о том, что случилось — все до мельчайшихподробностей, — я не собираюсь делать этого на сухую. Я и так уж говорю большедвух часов — так долго, что у меня горло пересохло, а конца моему рассказу ещене видно. Вот что я скажу тебе, Энди: или ты достанешь бутылочку из своегостола, или на сегодня мы покончим с исповедью. Что ты на это скажешь?