– Знаете, тетя Марина, – сподкупающей откровенностью сказала она, – дурой я была, вот и ушла изшколы. Медсестрой работать всю жизнь не хочу, мечтаю врачом стать, хирургом. Японяла, что надо учиться.

– Молодец, коли так, – осторожносогласилась дантист.

– Вот поэтому и прошу вас помочь, –продолжала Алиса. – С одной стороны, я сглупила, с другой – теперь пойдупоступать, как рабочая молодежь, по особому конкурсу. Только экзамены все равнопридется сдавать, поэтому я записалась на курсы.

– Умница, – похвалила Коваленко.

– А как на занятия ходить, еслиработаешь?

– Так, наверное, учеба будетвечером, – предположила Марина Семеновна.

– Точно. Но в больнице суточныедежурства, никто из отделения меня не отпустит, – напомнила Алиса. –Устройте меня куда-нибудь, чтобы в шесть уходить, но непременно в медицинскоеучреждение, иначе вступительные придется на общих основаниях сдавать.

– Я подумаю, – пообещала Марина.

Вечером ей позвонил Олег и тоже попросил:

– Найди Алиске местечко, девчонка за умвзялась.

Коваленко категорически не нравилась девушка,но Марина рассчитывала выйти замуж за ее отца, кроме того от нее недавно ушламедсестра. Внутренний голос нашептывал Марине: «Не бери девку, неприятностей необерешься», – но она отбросила сомнения.

Потом потянулась череда несчастий.

Наташа Фомина сгорела в бане, следователь,допрашивая Диму, сказал, что девушка отправилась на фазенду, чтобы провестиночь с любовником, Костей Роговым. После визита к следователю Дима, нежнолюбивший Наташу, не вернулся домой, его нашли на следующее утро на стройке –парень прыгнул с верхнего этажа недостроенного дома.

– Даже решив покончить с собой, моймальчик подумал о других людях, – тихо говорила Марина Семеновна. –Не стал в ванне резать вены или выбрасываться из окна родной квартиры – тут я,соседи. Он у меня был очень ранимый, нежный, словно без кожи.

– Вы уверены, что Дима ушел из жизнисам? – осторожно поинтересовалась я.

Марина Семеновна кивнула.

– Криминалисты подтвердили: никто его несталкивал. А еще он оставил письмо.

Она медленно поднялась, отодвинула картину,изображавшую водопад, обнажилась дверка сейфа. Коваленко повертела ручку,открыла дверцу и протянула мне сложенный листок.

– Читайте. Можно вслух.

Я развернула бумагу. «Дорогая мамочка! Люблютебя больше всех на свете. Ты лучшая, ты всегда меня понимала, поддержи исейчас. Мамуля, я не могу жить после того, что узнал. А еще невозможно,катастрофично понимать: я стал куклой, меня дергали за ниточки, я и плясал.Мамочка, мне лучше умереть, это единственный способ забыть и никогда невспоминать их. Иначе я могу не выдержать и все рассказать. Доставлю тебе многогоря. Мама, я очень виноват перед тобой, я думал, что она меня любит! Нооказывается, нет. Мама, я дурак. Я просто уйду. Прости, мамочка, похоже, выборанет. Ты усынови ребенка из детдома, пусть он заменит тебе меня. Я очень, очень,очень люблю тебя и не хочу твоего горя. Димастик-ужастик».

– Страшное письмо, – вырвалось уменя. – Он его сам написал?

– Да, – кивнула МаринаСеменовна, – в этом нет никаких сомнений. И почерк сына, и эта подпись«Димастик-ужастик». Детское прозвище, о нем никто, кроме нас двоих, не знал.Димочка такой деликатный, он ни разу не упомянул имен Наташи и ее любовника, новедь понятно, что речь идет об измене девушки. Дима не смог жить, столкнувшисьс ложью. Это я виновата, неправильно его воспитала.

Я молча смотрела на Марину Семеновну. Не дайбог никому пережить своих детей! Мне было очень жаль Коваленко, но неужели она,явно не один раз перечитывавшая письмо, не заметила странности некоторых фраз?«Иначе я могу не выдержать и все рассказать». О чем боялся проболтаться Дима? Олюбовной связи между Наташей и Костей? Не хотел, чтобы окружающие убедились,что любимая изменяет ему? Но секрет уже выплыл наружу, и, если разобраться,ничего необычного в этом нет. Да, неприятно осознавать, что твою головуукрашают рога, но это еще не повод для самоубийства. А продолжение фразы:«Доставлю тебе много горя». Мальчик собрался покончить с собой, чтобы недоставить матери горя?

Марина Семеновна выдернула из моих рук листоки аккуратно убрала назад в сейф.

– Мне абсолютно не жаль ни Наташу, ниАлису, – жестко произнесла она. – Девушки вели себя как последние тварии получили по заслугам. А Дима стал жертвой, мой мальчик умер из-за двух…

Грубое, неожиданно сказанное слово повисло ввоздухе.

– Вы не видели, как Алиса отправляет наэкспертизу снимки Фоминой? – быстро спросила я.

У Коваленко опустились вниз уголки рта.

– Мой сын покончил с собой, как высчитаете, могла я в те дни думать о ком-то другом? Даже смерть Олега меня незадела. После кончины Алисы Олег ушел в запой, сел пьяным за руль, попал в ДТПи умер на месте. У меня осталась только работа.

– Значит, Алиса действоваласамостоятельно? – спросила я. – По непонятной для вас причинеподтасовала снимки?

– Да, – сухо подтвердилаКоваленко. – Через десять дней после кончины Димочки мне стало невыносимооставаться дома, я подумала, что на рабочем месте мне будет лучше, отвлекусь напациентов. Алиса показала запрос из милиции, я распорядилась отправить снимки.«Уже сделала», – сообщила она. На том дело и закончилось.

– Вы не проверили, вернулись ли снимкиназад?

– Нет, – сердито ответилаКоваленко, – забыла. И потом, они ведь уже не нужны. Фомина мертва, болеелечить зубы не придет.

– Вот интересно, – протянула я.

– Вам моя история показаласьзанимательной? – вскипела стоматолог. – Это трагедия!

– И в ней участвовало еще одно лицо, окотором вы ни разу не упомянули.

– Кто? – совершенно искреннеудивилась Коваленко.

– На месте пожара нашли череп, по зубамопределили личность. Стандартная процедура: родственники называют врача,милиция изымает карту. Именно так и поступили в случае с Наташей. И все сошлось– человеческие останки и панорамный снимок. Но вы сейчас убедились, что вдокументах нет пленки Фоминой, так?