– По-моему, настало время для второго убийства, вам некажется? – заявила она.

– Что ты болтаешь? Какое второе убийство?

– Но ведь в книгах всегда за первым следует второе убийство,сейчас как раз пора. Если в доме кто-нибудь о чем-то подозревает, его убираютпрежде, чем он успевает рассказать о том, что именно он знает.

– Ты начиталась детективов. В жизни бывает все совсем нетак. И если в этом доме кто-нибудь что-то и знает, он уж во всяком случае несобирается об этом рассказывать.

– Иногда оно и есть то, о чем они не знают, что вдействительности знают.

Донесшийся из ванной ответ Жозефины прозвучалмаловразумительно, тем более что он был заглушен шумом льющейся воды.

Я зажмурился от напряжения, пытаясь понять смысл того, чтоона сказала. Затем, оставив Жозефину, я спустился этажом ниже.

Когда я шел от входной двери к лестнице, я услыхал легкийшорох, и из гостиной вышла Бренда Леонидис.

Она направилась прямо ко мне и, не отрывая взгляда от моеголица, схватила меня за руку.

– Ну что? – спросила она.

В ее вопросе я почувствовал то же нетерпеливое желаниеполучить хоть какие-то сведения, что и у Лоуренса Брауна, но толькосформулирован вопрос был куда короче и звучал гораздо выразительнее.

– Ничего, – сказал я, покачав головой.

Она глубоко вздохнула:

– Мне очень страшно, Чарльз. Так страшно…

Страх ее был каким-то щемяще неподдельным. И в этом тесномпространстве он передался мне. У меня возникло желание успокоить ее, помочь… Иснова охватила меня острая жалость к ней, такой одинокой среди враждебнонастроенного окружения.

У нее, наверное, мог бы вырваться крик: «А на моей сторонекто?»

И каков был бы ответ? Лоуренс Браун? Что он вообще такое,Лоуренс Браун? В трудную минуту на него вряд ли можно положиться. Слабоесоздание. Перед глазами у меня встала картина: эти двое накануне вечером,выскользнувшие из темного сада.

Мне хотелось ей помочь. Очень хотелось. Но что я мог сделатьдля нее? Что сказать? В глубине души меня жгло чувство вины, будто за мнойследят презирающие глаза Софии. Я вспомнил, как она сказала: «Поймался наудочку».

София не входила, не желала входить в положение Бренды,такой сейчас одинокой, подозреваемой в убийстве. И без единой близкой душивокруг.

Бренда сказала:

– Завтра дознание. А потом… потом что будет?

Я обрадовался, что могу хоть чем-то ее утешить.

– Ничего страшного, – успокоил я ее. – Не стоит такволноваться. Дознание отложат, чтобы дать возможность полиции провестинеобходимые опросы. Правда, отсрочка развяжет руки прессе. До сих пор ведь вгазетах не было сообщений о том, что смерть эта не была естественной. Леонидисылюди с положением. Но как только объявят отсрочку, тут-то и начнется цирк. –Какие иногда приходят на ум несуразные слова. Цирк. Почему из всех слов явыбрал именно это?

– А репортеры – это очень страшно?

– На вашем месте я не давал бы интервью. Мне кажется,Бренда, вам нужен адвокат.

Испуганно вскрикнув, она слегка отпрянула от меня.

– Нет, нет, это совсем не то, о чем вы думаете. Просто нуженкто-то, кто будет защищать ваши интересы, посоветует вам, как вести себя вовремя дознания, что говорить и делать или чего не говорить и не делать. Всябеда в том, что вы совсем одна.

Она сильнее сжала мне руку.

– Вы правы, – сказала она. – Вы все понимаете, Чарльз. Выочень помогли мне… так помогли…

Я спускался по лестнице с теплым чувством удовлетворения.Внизу у входной двери я увидел Софию. Голос ее звучал холодно и даже сухо.

– Долго же ты отсутствовал, – сказала она. – Тебе звонили изЛондона. Тебя ждет твой отец.

– В Ярде?

– Да.

– Интересно, зачем я им понадобился. Что-нибудь просилипередать?

София покачала головой. В глазах была тревога. Я привлек еек себе:

– Не волнуйся, родная, я скоро вернусь.

Какое-то напряжение висело в воздухе, когда я вошел вкабинет отца. Старик сидел за письменным столом, а старший инспектор Тавернерподпирал оконную раму. В кресле для посетителей сидел мистер Гейтскил. Вид унего был сердитый.

– …поразительное отсутствие доверия, – говорил он ледянымтоном.

– Да, да, безусловно, – примирительно согласился отец. –Здравствуй, Чарльз. Быстро ты доехал. Тут у нас непредвиденный оборот событий.

– Беспрецедентный, – подтвердил Гейтскил.

Было видно, что он чем-то сильно расстроен. Из-за его спинымне улыбался старший инспектор Тавернер.

– Если вы не возражаете, я изложу суть дела, – сказал отец.– Мистер Гейтскил получил сегодня утром некое сообщение, которое его немалоудивило. Оно поступило от мистера Агродопопулуса, хозяина ресторана «Дельфы».Это глубокий старик, грек по происхождению, которому в молодости помог АристидЛеонидис, а потом они подружились. Он всегда испытывал чувство глубокойблагодарности к своему другу и благодетелю, и Аристид Леонидис, в свою очередь,очевидно, тоже относился к нему с большим доверием.

– Я никогда бы не подумал, что Леонидис может быть такимподозрительным и скрытным, – прервал отца мистер Гейтскил. – Он, конечно, был вочень преклонных годах – фактически это уже старческое слабоумие, можно таксказать.

– Тут, я думаю, заговорили национальные чувства, – началмягко отец. – Видите ли, мистер Гейтскил, у очень старых людей память все чащевозвращается к молодым годам и друзьям юности.

– Но все дела Леонидисов в моем ведении вот уже сорок лет.Сорок три года и шесть месяцев, если быть точным.

Тавернер снова ухмыльнулся.

– И что же произошло? – спросил я.

Мистер Гейтскил открыл было рот, но отец опередил его:

– Мистер Агродопопулус сообщил, что он следуетраспоряжениям, полученным от его друга Аристида Леонидиса. Короче говоря, окологода назад мистером Леонидисом ему был вручен запечатанный конверт, которыйсразу же после его смерти мистеру Агродопопулусу было велено переслать мистеруГейтскилу. В случае же если мистер Агродопопулус умер бы раньше, поручениедолжен был выполнить его сын, крестник мистера Леонидиса. Мистер Агродопопулуспросил простить его за задержку, объяснив ее тем, что у него была пневмония ион узнал о смерти старого друга только вечером.