– Книжки при ней не было, когда ее нашли?

– Нет, мистер Чарльз, записной книжки не было.

Кто-то взял эту книжку? А может, она спрятала ее у себя вкомнате? Мне пришло в голову пойти и посмотреть. Я не знал точно, какая изкомнат принадлежит Жозефине, и, пока стоял в коридоре и раздумывал, услыхалзовущий меня голос Тавернера:

– Идите сюда, Чарльз. Я в детской. Видели вы что-нибудьподобное?

Я переступил порог и остолбенел.

Маленькая комната выглядела так, будто через нее пронессяторнадо. Ящики комода были выдвинуты, и их содержимое разбросано по полу.Матрас, простыни, подушки, одеяло были сдернуты с небольшой кровати. Коврысвалены в кучи, стулья перевернуты вверх ногами, картины сняты со стен,фотографии вынуты из рамок.

– Боже праведный! – воскликнул я. – В честь чего это?

– А вы как думаете?

– Кто-то что-то здесь искал.

– Несомненно.

Я поглядел вокруг и свистнул:

– Что за чертовщина! Разве мыслимо такое сотворить и чтобыникто в доме ничего не слышал и не видел?

– Почему бы и нет? Миссис Леонидис проводит утро у себя вспальне, полирует ногти, звонит по телефону и примеряет платья. Филип сидит вбиблиотеке, погруженный в книги. Нянька на кухне чистит картошку и стручкифасоли. В семье, где все знают привычки друг друга, сделать такое очень легко.Поверьте мне, любой в доме мог провести эту несложную операцию – соорудитьловушку для девочки и устроить погром в ее комнате. Но кто-то очень торопился,ему было некогда поискать спокойно.

– Любой в доме, вы сказали?

– Да. Я проверил. У всех было какое-то неучтенное время: уФилипа, у Магды, у няни, у вашей девушки. Наверху та же картина. Бренда провелабольшую часть утра одна, у Лоуренса и Юстаса был получасовой перерыв – с десятитридцати до одиннадцати. Часть перерыва провели с ними вы, но не целиком. Миссде Хевиленд была одна в саду, Роджер в своем кабинете.

– Только Клеменси была в Лондоне на работе.

– Нет, даже ее нельзя исключить. Она сегодня осталась домаиз-за головной боли. И отсиживалась у себя в комнате. Все могли – все доединого. Знать бы только, который из них. Даже отдаленно не могу себепредставить. Хотя бы знать, что они здесь искали…

Он обвел взглядом разоренную комнату…

Если бы знать, нашли ли они то, что искали…

Что-то шевельнулось в моем мозгу… какое-то воспоминание.

Тавернер неожиданно помог мне, задав вопрос:

– Что делала девочка, когда вы ее в последний раз видели?

– Постойте!

Я бросился из комнаты вверх по лестнице. Проскочив покоридору через левую дверь, я взбежал на верхний этаж и распахнул дверь начердак. Я вынужден был наклонить голову, когда поднимался по ступенькам, чтобыне стукнуться о низкий скошенный потолок. Там я огляделся.

На мой вопрос, что она делает на чердаке, Жозефина ответила,что «занимается расследованием».

Я не понимал, что можно расследовать на чердаке, заросшемпаутиной, заставленном баками для воды, но такой чердак мог служить хорошимтайником. Не исключено, что Жозефина что-то здесь прятала, прекрасно зная, чтоей это не полагалось хранить. И если моя догадка верна, отыскать ее сокровищетруда не составляло.

Поиски заняли ровно три минуты. За самым большим баком, изглубины которого доносилось какое-то шипение, добавлявшее жути и без тогомрачной обстановке чердака, я обнаружил связку писем, завернутых в рвануюоберточную бумагу.

Я начал читать:

«Лоуренс… родной мой, моя любовь… как замечательно быловчера вечером, когда ты прочитал стихотворение.

Я знала, что оно предназначалось мне, хотя ты и не смотрелна меня. Аристид сказал: «Вы хорошо читаете стихи». Он не догадывался о том,что мы оба чувствуем. Родной мой, я уверена, скоро все устроится. И мы будемрады, что он так ничего и не узнал и умер счастливым. Он всегда был так добр комне. Я не хочу доставлять ему страданий, но мне кажется, что жизнь уже не врадость, когда тебе за восемьдесят. Я бы не хотела так долго жить. Скоро мынавсегда будем вместе. Как будет чудесно, когда я смогу сказать тебе: «Мойдорогой, любимый муж…» Родной мой, мы созданы друг для друга. Я тебя люблю,люблю, люблю… И нет конца нашей любви. Я…»

Там еще было много всего написано, но мне не хотелось читатьдальше.

С мрачным чувством я спустился вниз и сунул пакет в рукиТавернеру:

– Возможно, что наш незнакомый друг именно это и искал.

Прочтя несколько абзацев, Тавернер присвистнул и сталлистать остальные письма.

Затем он взглянул на меня с видом кота, которого только чтонакормили свежайшими сливками.

– Прекрасно, – сказал он вкрадчиво. – Теперь ясно, чтомиссис Бренда Леонидис собственными руками вырыла себе яму. Как и мистерЛоуренс Браун. Значит, это все-таки были они…

Мне кажется странным теперь, когда я оглядываюсь назад, какмгновенно и без остатка улетучились мои сочувствие и жалость к Бренде Леонидиспосле того, как я нашел ее письма к Лоуренсу Брауну. То ли было задето моетщеславие, но я не мог примириться с этим открытием – с ее выспренней ислащавой страстью к Лоуренсу Брауну и с тем, что она сознательно лгала мне. Незнаю, я не психолог. И мне естественнее было думать, что сострадание моеокончательно убила только мысль о маленькой Жозефине, которой ради собственногоспасения можно было проломить голову.

– Ловушку, по-моему, подстроил Браун, – сказал Тавернер. –Этим объясняется одно обстоятельство, которое сильно меня озадачило.

– Какое же?

– Вся затея какая-то глупая. Вот послушайте. Допустим,девочка завладела этими письмами, надо сказать, совершенно убийственными. Ипервое, что необходимо сделать, – любой ценой попытаться заполучить их обратно(если даже девочка станет о них говорить, но не сможет их показать, ееразговоры будут восприняты просто как детские фантазии). Но обратно заполучитьих нельзя, поскольку их не найти. Остается одно – убрать с дороги ребенка.Совершив одно убийство, можно не церемониться и дальше. Известно, что девочкалюбит качаться на двери в заброшенном дворе. Казалось бы, чего лучше –подождать немного за дверью и оглушить ее, когда она войдет, кочергой илижелезным ломом, а на худой конец, и здоровым куском шланга. Благо все там подрукой. Для чего было затевать всю эту историю с мраморным львом, устанавливатьего на двери, притом неизвестно, упадет он на девочку или пролетит мимо, а дажеесли и пристукнет ее, то не до конца (так и случилось в итоге)? Я хочуспросить, с какой целью все это делалось?