– Кто-нибудь брал его в руки?

– Нет, – сказала София. – Я никому не дала его трогать.

– Правильно сделали. Кто ее нашел?

– Я. Она не пришла обедать к часу. Няня долго звала ее.Приблизительно за четверть часа до обеда она проскочила через кухню во двор.Няня сказала: «Скачет с мячиком или опять качается на двери». Я сказала, чтосама приведу ее.

Воспользовавшись паузой, Тавернер спросил:

– Вы говорили, она часто там играла. Кто об этом знал?

– По-моему, все в доме знали.

– А кто, кроме нее, заходит в эту прачечную? Садовник?

– Вряд ли кто-то сюда заходит.

– Дворик из дома не просматривается, – заключил Тавернер. –Кто угодно мог проскользнуть сюда из дома или же обойти здание с фасаднойстороны и устроить эту ловушку. Но она ненадежная…

Не отрывая внимательного взгляда от двери, он еще разосторожно покачал ее.

– Никакой гарантии. Или попадет или пролетит мимо. Скореевсего, мимо, но девочке не повезло, на сей раз эта штука попала.

София поежилась.

Он поглядел на пол. На нем были какие-то царапины.

– Похоже, что кто-то предварительно тут экспериментировал…чтобы проверить, куда эта штука упадет… Звук до дома не долетал, конечно.

– Нет, мы ничего не слышали. Нам, естественно, в голову непришло беспокоиться о ней, пока я не пришла и не обнаружила ее здесь – оналежала распростертая, вниз лицом. – Голос Софии слегка дрогнул. – Волосы вкрови.

– Это ее шарф? – Тавернер указал на лежащий на полушерстяной клетчатый шарф.

– Да.

Обернув руку шарфом, Тавернер осторожно поднял с полу кусокмрамора.

– На нем могут быть отпечатки, – сказал он без особойнадежды. – Но вероятнее всего, тот, кто это сделал, соблюдал осторожность. Чтовы разглядываете? – обратился он ко мне.

Я смотрел на стул со сломанной спинкой. Он стоял средистарого хлама, и на его сиденье были комочки свежей земли.

– Любопытно, – пробормотал Тавернер. – Кто-то вставал настул грязными подошвами. Интересно, для чего.

Он в раздумье покачал головой:

– Сколько было времени, когда вы ее нашли, мисс Леонидис?

– Должно быть, минут пять второго.

– И ваша няня видела, как она шла из кухни во двор двадцатьюминутами раньше. Известно, кто последний до этого заходил в прачечную?

– Понятия не имею. Может быть, сама Жозефина. Я знаю, чтоона качалась на двери утром после завтрака.

Тавернер кивнул:

– Это означает, что в этот промежуток, после того как онаушла оттуда и до без четверти час, кто-то смастерил ловушку. Вы сказали, чтоэтот кусок мрамора – подпорка от наружной двери. Не помните, когда она оттудаисчезла?

София покачала головой:

– Дверь сегодня не открывали весь день. Слишком холодно.

– Не помните ли вы, кто где был сегодня утром?

– Я выходила пройтись. У Юстаса и Жозефины до половиныпервого были уроки с перерывом в половине одиннадцатого. Отец, мне кажется, всеутро провел в библиотеке.

– А ваша мать?

– Она выходила из спальни, когда я пришла с прогулки, – этобыло примерно в четверть первого. Раньше она не встает.

Мы вернулись обратно в дом. Я последовал за Софией вбиблиотеку. Филип, бледный, осунувшийся, сидел, как обычно, в кресле, а Магда,приткнувшись к его коленям, тихо плакала.

София спросила:

– Не звонили из больницы?

Филип отрицательно покачал головой.

Магда зарыдала:

– Почему они не разрешили мне поехать с ней? Моя крошка, моясмешная маленькая уродинка. А я еще называла ее найденышем, она так сердилась.Как я могла быть такой жестокой? И теперь она умрет, я знаю, она умрет…

– Успокойся, дорогая, – сказал Филип. – Прошу тебя,успокойся.

Я почувствовал, что я лишний в этой сцене семейныхтреволнений. Я незаметно вышел и отправился искать няню. Она сидела на кухне игорько плакала.

– Это бог меня наказал, мистер Чарльз, за все плохое, что яо ней думала. Бог меня наказал, не иначе.

Я даже не пытался истолковать, что она имела в виду.

– Порча какая-то в этом доме, вот что я вам скажу. Не хотелая этого видеть, все не верила. Коли увидишь, тотчас и поверишь. Кто-то убилхозяина, и те же самые люди пытались убить Жозефину.

– Ради чего им было ее убивать?

Няня отодвинула от глаза край носового платка и выразительнопоглядела на меня:

– Сами знаете, мистер Чарльз, какой это был ребенок. Любилавсе вызнавать. Всегда такая была, сызмальства. Спрячется под обеденный стол ислушает, что горничные говорят, а потом берет над ними власть. Как бы своезначение хочет показать. Знаете, что я вам скажу? Обойденная она хозяйкой. Онаведь не такой красивый ребенок, как те двое. Всегда была лицом негожая. Хозяйкадаже звала ее «найденыш». Я хозяйку за это осуждаю, по моему понятию, эторебенку большая обида. Правда, она, скажу вам, нашла, как по-своему, по-детскисебя поставить – стала вызнавать всякие вещи про людей и им давать намек, чтоона про них все знает. Да разве такое можно делать, когда тут отравитель ходит?Опасно это.

Да, это было действительно опасно. По ассоциации я вспомнилсовсем про другое и спросил:

– Вы случайно не знаете, где она держит черную книжечку –что-то вроде блокнота, где она делает записи?

– Я знаю, про что вы говорите, мистер Чарльз. Она так хитроее прячет. Я сколько раз видела, как она погрызет карандаш, запишет что-то вэтой книжке, а потом опять карандаш погрызет. Я ей говорю: «Перестань грызтькарандаш, отравишься свинцом», – а она свое: «Не отравлюсь, потому что грифельделается не из свинца, а из графита», – хотя я не понимаю, как такое может быть– если называется свинцовый карандаш, значит, в нем есть свинец, какой можетбыть спор.

– Оно и верно, – согласился я, – но на самом-то деле онаправа (Жозефина всегда была права!). – Так что же с записной книжкой? Как выдумаете, где она могла ее хранить?

– Понятия не имею, сэр. Она ее всегда так хитро стараласьспрятать.