– Мам, что случилось? Это кто на диване?

– Это Лариса. Она серьезно больна, ей нужен уход.

– И что, она будет здесь болеть, у нас?

– Лелечка, я буду за ней ухаживать. Это ненадолго,только пока она не оправится и не окрепнет немножко.

– А что с ней?

– Воспаление легких.

– Это заразно?

– Ну что ты, конечно, нет. Ты можешь спокойно общатьсяс Ларисой, сидеть с ней, читать ей вслух. Вы можете вместе смотреть телевизор.

– Зачем читать ей вслух? Она что, читать не умеет? Онаже старше меня.

– Она умеет читать, но сейчас Лариса очень слабенькая,у нее нет сил даже держать книжку в руках.

– И она теперь все время будет тут лежать и мешать нам?

– Да, – жестко ответила Люба. – Она будетлежать здесь, потому что она больна и нуждается в помощи. Вспомни, когда тыболела, ты тоже целыми днями лежала здесь, вот на этом самом диване, но никтоведь не жаловался и не говорил, что ты всем мешаешь. Ты меня удивляешь, Леля. Ядумала, что вырастила добрую девочку, которая никогда не откажет людям впомощи.

Леля нахмурилась и ушла досыпать. До самого утра Любапросидела рядом с Ларисой, прислушивалась к ее дыханию, щупала лоб и считалапульс. Утром она первым делом позвонила Аэлле.

– У тебя есть толковый педиатр и медсестра, котораяможет приехать на дом поставить капельницу?

– Прямо сегодня? – деловито уточнила Аэлла.

– Прямо сейчас.

– Но ты же понимаешь, что бесплатно они не поедут, темболее в субботу.

– Я заплачу.

– Хорошо. Я перезвоню тебе.

Аэлла нашла и врача, и медсестру, которые приехали почтиодновременно. Во время обеда Лариса лежала с воткнутой в вену иглой, амедсестра читала ей вслух книжку. Когда капельница закончилась и медсестрауехала, к Ларисе подошла Леля.

– Тебе очень плохо? – спросила она.

– Нормально, – негромко ответила девочка. –Вчера было хуже.

– Хочешь, поиграем во что-нибудь?

– Да ты что, я встать не могу.

– Не надо вставать. Можно в города поиграть или врифмы.

Но оказалось, что играть в города у Ларисы не получается,через несколько ходов она сдавалась, потому что знала совсем мало названий. Сигрой в рифмы тоже не заладилось, у Ларисы напрочь отсутствовал поэтическийслух. Леля предложила игру в омонимы, но Лариса не знала, что это такое.

– Давай лучше в карты играть, – сказала Лариса.

– В карты я не умею, – растерялась Леля.

– А я тебя научу. Тащи колоду, будем играть в «Верю –не верю».

Любе эта затея не очень понравилась, она не была сторонницейтого, чтобы дети сызмальства приучались к картам, вот за Николашей не уследиливовремя, и ничего хорошего из этого не получилось, родителей без конца вызываютв школу, когда ловят парня за карточными играми на деньги со старшеклассниками.Но, с другой стороны, Леля преодолела неприязнь к соседской девочке и проявилаинициативу в том, чтобы помочь развлекать больную, и эту инициативу следуетподдержать. Люба молча выдала дочери колоду карт и продолжала заниматьсядомашними делами. Рядом все время бестолково толклась Татьяна Федоровна,которой хотелось быть рядом с внучкой, но которая не могла найти себеприменения. Люба видела, что Родислава старуха Кемарская ужасно раздражает, ноничего не могла поделать.

– Потерпи, Родинька, – шепотом говорилаона, – это всего на несколько дней. Ну хочешь – съезди к Лизе, проведи унее вечер, а то нас действительно многовато на одной площади.

Родислав благодарно поцеловал жену в щеку и уехал. Коляпосле школы ушел с приятелями и вернулся, когда Люба уже покормила всех ужином,а Татьяна Федоровна ушла к себе.

– Ну, как наш лазарет? – весело спросил он.

Люба посмотрела на сына и увидела здоровенный синяк направой скуле и ссадину на челюсти.

– Это что? – строго спросила она. – Ты опятьподрался?

Вопрос был сформулирован со свойственной Любе деликатностью.Коля никогда не был драчуном и не занимался спортом, он большеспециализировался на азартных играх, в которых весьма преуспел. Синяки иссадины свидетельствовали только об одном: ему били морду. Вероятно, за несовсем честный выигрыш. Или за нежелание платить за проигрыш.

– Да ну, мам, не обращай внимания. Поцапались спацанами, чего между своими не бывает. Ты же видишь, я цел и невредим.

– Ссадину надо обработать, – вздохнулаЛюба. – Ты дождешься, что отец запретит тебе из дома выходить, а в школубудет водить тебя за ручку. Ну когда ты возьмешься за ум, сынок?

– Мамуля, я держусь за него обеими руками, –пошутил Николаша. – Я же не виноват, что он все время выскальзывает. Такойон у меня прыгучий и увертливый, прямо как Колобок.

– Коленька, тебе осталось полтора года до поступления винститут. Ты хоть понимаешь, что, если ты не поступишь, тебя заберут в армию?

– А что плохого в армии? Все служат – и ничего.

– Как ты не понимаешь! Идет война в Афганистане. А еслитебя туда пошлют? Там ведь настоящая война, а не учения, оттуда гробы приходят.

– Да ну, мамуль, что ты такое говоришь! Мне до армииеще два с лишним года, за это время любая война сто раз начнется и кончится. Ивообще, я в армию не собираюсь, поступлю в институт, вот увидишь.

– Чтобы поступить, нужно заниматься, а не шляться сребятами по подворотням и не играть в карты.

– Я все успею, мамуля, не волнуйся. – Он ласковообнял мать и зарылся носом в ее волосы: рослый, в отца, Николай в неполныешестнадцать лет был выше Любы. – Пойду проведаю, как там наша больная.

– С ней все в порядке, – сухо ответилаЛюба. – Садись, поешь.

– Сейчас вернусь.

Он вышел в гостиную и через несколько минут вернулся.

– Мам, там Ларка совсем одна лежит и скучает. У неетакой вид несчастный. Давай ты меня в комнате покормишь, я хоть с Ларкойпоболтаю, а то на нее смотреть без слез невозможно.

Люба молча кивнула и стала собирать на поднос тарелки,хлебницу и приборы. Она была благодарна сыну за внимание к больной девочке, исердиться на него как-то больше не хотелось. «Может, действительно поближе кокончанию школы за ум возьмется, – утешала себя Люба. – Он ведьспособный, и память у него хорошая, и голова светлая, он может очень хорошоучиться, только не хочет. Бог даст, через какое-то время испугается остатьсябез института и сам поймет, что надо как следует готовиться и поступать».

Она поставила перед сыном ужин и подошла к Ларисе.