– И где она теперь?

– Ушла в монастырь.

– После смерти Алистера?!

– Нет, накануне нашей помолвки, – сухо сказалаДжессика. – Алистер ясно дал ей понять, что скоро женится, а значит,прежние отношения с любовницей не могут продолжаться. Мой Алистер был настоящимджентльменом…

Джессика опустила голову, и ее рука замерла, стиснуласкладку платья. Бриллиант блеснул на тонком пальце. Наверное, это кольцо ейподарил жених – в знак того, что отрекся от прежних привязанностей.

«Пусть так! – прикусила губу Марина. – Но еслисудить по Десмонду, то благородство свойственно отнюдь не всем Макколам.Алистер лишь собрался жениться, а уже дал отставку любовнице. Но Десмонд ужеженат! И что проку?! А что, если… – ее бросило в жар, – а что, если у неготоже есть ребенок? Не от Агнесс, так от какой-нибудь другой девки?»

Она уже приоткрыла рот, чтобы спросить об этом Джессику, каквдруг ее посетила одна мысль весьма коварного свойства… Марина вздрогнула,сбилась – и заговорила совсем не о том, о чем собиралась.

– А старый лорд? – спросила она, хотя это ее нимало неинтересовало. – Неужто у него тоже были побочные дети?

– О господи, Марион! – Джессика всплеснуларуками. – Оказывается, вам палец в рот не клади! Увы, не могу удовлетворитьваше любопытство: ничего не знаю. Хотя такое вполне возможно, и не исключено,что в какой-нибудь окрестной деревне подрастает побочный сын… и если, не дайбог, что-то случится с Десмондом, этот бастард вполне может заявить о своихправах. Что же, такое в жизни бывало, и не раз! Ну вот, я совсем забыла, чтоменя ждет Десмонд. Простите, должна спешить. Вы идете?

– Нет, я еще посижу, попытаюсь представить, какого цветабудут эти нарциссы, – криво улыбнулась Марина.

Поистине героические усилия понадобились, чтобы хоть как-тоулыбнуться, когда губы дрожат от еле сдерживаемых слез! Разумеется, не бредовоепредположение Джессики о каком-то там незаконнорожденном лорде Макколеподкосило ее. Нет! Просто Марина вдруг осознала, что вполне может носить будущеголорда в своем чреве!

Прошло несколько дней, прежде чем Марина убедилась, что еепредположения, слава те господи, неверны, и это были чуть ли не самые черныедни в ее жизни. Слезы ежеминутно дрожали на ресницах, и она понимала: начни еесейчас кто-то с участием расспрашивать, она не выдержит и все расскажет –Джессике, Урсуле, Джасперу, кому угодно – о том, что, кажется, беременна отмилорда, своего супруга. Ну а этому самому супругу она бы высказала все, что онем думает… Ибо жена его беременна, а он мало что держит свой брак в тайне, такеще и взял себе в постель какую-то служанку!

По счастью, разболтать ничего не удалось, поскольку Десмондуехал в Лондон, Джессика беспрестанно хлопотала по хозяйству, Урсула вообще непоказывалась, а Джаспер выходил к столу желтый, дрожащий и, едва шевеля губами,объяснял, что за него взялась застарелая малярия. Потом он и вовсе слег, иСименс, который по случаю отъезда лорда оказался не у дел, принялся ухаживатьза больным, сохраняя все тот же важный вид. По облику достойного камердинераневозможно было представить, что он способен на какие-то сильные побуждения,тем более предавать казни женщин по одному предположению, что они ведьмы, иМарина никак не могла решиться подступить к нему и утолить свое любопытство,выспросив о брауни. Разумеется, вспомнила она о мохнатом ночном проказнике ужепотом, а первые-то дни ей было не до брауни, думала лишь о себе и своем чреве!Будь на дворе лето, она пособирала и заварила бы пижмы, не то спорыньи: таквсегда поступали в людской в Бахметеве, ежели какая-нибудь из девок внезапнобрюхатела, а парень не хотел жениться. Но в лесочке и на газонах поднималасьедва живая низкорослая травка, вся на одно лицо. Сколько помнила Марина, воранжерее у Джессики тоже не было лекарственных трав. Может быть, припасы их исуществовали где-то в доме, но как спросишь про такое? Кто эти травы собирает,тот знает, от чего они пользуют, и выпытывать у человека сведущего о пижме испорынье было все равно что забраться на самую высокую башню замка и орать навсю округу: «Я брюхата! Я брюхата!»

В эти дни Марион чудилось, будто все поглядывают на нее сособенным выражением. В первую очередь – Агнесс. Уж смуглая красавица, конечно,знала толк в таких вещах, как нечаянная беременность! Небось не раз приходилосьей вытравливать плод сэра Десмонда! От таких мыслей на душе Марины становилосьи вовсе погано – до того погано, что впору было и впрямь залезть на ту башню –да и сигануть вниз. Либо выкинула бы от такого прыжка, либо сама разбилась, чтовсего вероятнее! И парилок тут не водилось – мылись в ваннах, тазах, обливалисьиз кувшинов. Пусть при одном слове «баня» Марину начинало трясти, она безраздумий кинулась бы туда, чтобы пропариться, как велось исстари, да избавитьсяот ненужной тягости, но… увы! Не было в замке никакой самой завалященькойбаньки! И вот как-то раз, увидав Джессику, которая ехала куда-то на лошади,Марина поняла, что ей нужно: хорошая скачка!

Озадачивало одно: хоть в ее бессчетном гардеробе и былоплатье для верховой езды, называемое амазонкою, Марина не умела ездить вдамском седле, а только верхом, по-мужски. Даже смотреть было страшно, какДжессика сидит: боком, неудобно изогнувшись, – а уж решиться проехать вотэтак-то… Ничего, тут же решила Марина, чем хуже, тем лучше. Чем неудобнее ейбудет ехать, тем больше вероятность, что задуманное удастся. И вот, с помощьюГлэдис, которая теперь так старательно держала язык за зубами, что и двух словот нее было не добиться, облачившись в синюю бархатную амазонку, Маринапоспешила на конюшню.

Нет, поспешила – это лишь так говорится. Платье путалось вногах, цеплялось за ступеньки, сзади оно было длиннее, чем нужно, на целыйаршин, а то и больше, и, пока Марина управилась с этим хвостом и догадаласьпросунуть руку в нарочно для того пришитую петельку (хвост после этогоприподнялся и не мешал), она изрядно намучилась, а уж сколько пыли на себянацепляла – и не описать!

Наконец хвост был укрощен, и Марина решительно зашагала кконюшням. Следовало, конечно, послать туда слугу, но все куда-то разбежались.«Конечно, хозяина нет, Джессики нет, Джаспер болен, Сименс при нем, Урсула не всчет, я, понятное дело, тоже… А каково бы они забегали, узнав, что в замкесейчас их хозяйка, миледи Марион Маккол! – Это имя показалось ей необычайнокрасивым. – Да уж, понакланялись бы мне! И в пояс, и в ножки. А где,интересно, в Англии дерут повинных слуг? Может быть, на конюшнях, как и у насведется?»