– Вы не должны были это видеть, – сказал он очень тихо,и Марина невольно подалась вперед, пытаясь расслышать каждое слово. – Яхотел встретиться с вами совсем иначе, леди… прекрасная леди…

– Ты хотел встретиться со мной? – переспросила она,почти робея под его пристальным взором. – Зачем?

– Зачем?

Он отвел взгляд от ее глаз и посмотрел на губы. Они вдругпересохли, и Марина лихорадочно облизнула их. Хьюго повторил это движение, апотом посмотрел на ее грудь, и Марина ощутила, как приподнялись соски иуперлись в самые края декольте. Наверное, даже сделались видны темные кругивокруг них!

Марину пробрала дрожь.

– Мне пора идти, – пробормотала она.

– Кажется, вы хотели покататься верхом? – спросилХьюго, и у Марины пересохло горло от рассчитанной двусмысленности этихслов. – Только прикажите, и я покажу вам лучшего коня на свете, –вкрадчиво шепнул он, делая шаг вперед.

Марина покачнулась… И вдруг лицо Хьюго изменилось, застыло,сделалось равнодушным.

Сквозь гул крови в ушах Марина различила топот копыт.

– А вот и леди Джессика возвращается, – произнес Хьюго,и Марина со всех ног кинулась в боковую аллею, понимая, что не вынесет сейчасвстречи с Джессикой, ее приветливых вопросов, ее проницательного взгляда.

Быстрый бег утомил ее, но вернул способность думать. Онакриво усмехнулась, вспомнив бесстыдную сцену, свидетельницей которой стала. Да,этот Хьюго… Он красив, понятно, что женщины липнут к нему. А какова шлюхаАгнесс! При мысли о ней у Марины даже руки затряслись. Какова тварь! Что онанаговорила, что она посмела наговорить!..

Марина криво усмехнулась, уставившись на куст можжевельника,усыпанный темно-синими шишечками.

Агнесс! Что проку корить Агнесс, если она, Марина, ничем нелучше ее? Признайся: ты еще не видела в жизни мужчины, с которым тебе такхотелось заняться любовью, как с этим Хьюго. Разве что с Десмондом… Десмонд! Ноон знать ее не хочет, он ее просто не хочет, в то время как Хьюго… да, о да!

Понадобилось некоторое усилие, чтобы Марина подавилаискушение завести тайный роман с конюхом своего тайного супруга. Да, ее томилоестество… но она была брезглива и не желала подъедать после служанки.

Агнесс! Чертова Агнесс опять перешла дорогу, и если еененависть к Марине так и била ключом, то можно было не сомневаться: Маринаненавидит ее не менее страстно. Очевидно, чуя беду, а может быть, наученнаялюбовником, Агнесс старалась не попадаться ей на глаза, но разошедшегося сердцаМарине было уже не унять. «Вот же дрянь! – думала она, стискиваязубы. – И что только они все в ней находят?» Но потому ли бесилась она,что, как истинная женщина, не терпела рядом с собой других богинь? Нет,Джессика тоже была красавица, однако не вызывала у Марины такой бури чувств.Все дело в том, что служанка преуспела там, где не посчастливилось госпоже!

«Ведьма! – думала Марина. – Вот кто настоящаяведьма!» Ей до смерти хотелось хоть как-то навредить Агнесс. Проще всего было,конечно, открыть глаза Десмонду, что он делит любовницу с конюхом, однако наэто Марине не хватало смелости. Не придешь же и не скажешь: так, мол, и так! Аон спросит: твоя-то какая забота? И что ответить?.. К тому же Десмонда все ещене было дома, так что объясняться просто не с кем.

Нажаловаться кому-нибудь на Агнесс? Джессика смотрит сквозьпальцы на макколовские шашни с дворней, у Джаспера у самого рыльце в пушку,Урсула… у Марины язык бы не повернулся оскорбить целомудрие безумной старойдевы. Оставался только Сименс… и слово «ведьма», которое все чаще приходилоМарине на ум по отношению к Агнесс, в конце концов навело ее кое на какиемысли.

Сименс был весьма занят: он исполнял, по сути дела,обязанности не только камердинера, но и дворецкого, во всяком случае, егосуровая важность держала слуг в узде. Он бодрствовал с рассвета, когда служанкитолько начинали убираться: мыть стекла, мести ступени лестниц, наводить лоск набронзу, до самого позднего вечера, когда, погасив свечу у изголовья мистераДжаспера, отправлялся в последний обход замка. Зато в замке всегда царила такаячистота, что даже старая тяжелая мебель сверкала как новенькая.

Но как-то раз после ужина (до чего трудно было Маринепривыкнуть к здешним поздним трапезам! Дома об эту пору она уже была в постели,вставала ни свет ни заря, здесь же спала до одиннадцати и потом чувствоваласебя весь день разбитой) она подстерегла Сименса и с небрежным видом спросила,не знает ли он, где взять мак.

Если Сименс и удивился, то не подал виду.

– Вы желаете пирожки с маком или рулет, миледи? Может быть,коврижку? Извольте сказать, и я прикажу на кухне…

– Нет-нет, – покачала головой Марина. – Мне нуженмак, обыкновенные маковые зерна.

Сименс насторожился.

– Осмелюсь спросить… вы обратились ко мне по совету мистераДжаспера?

Ну вот! Марина надеялась удивить Сименса, а вместо этогоприходилось удивляться самой.

– Мистера Джаспера? При чем же здесь он? Я его уже которыйдень не вижу. Нет, мне нужен мак для себя, и много – не меньше горшка.

– Горш-ка? – пришлепнул губами Сименс, и Маринанаконец-то увидела, что невозмутимость его дает трещину. – Рад служить, миледи!Но… нет, простите. Вы извольте идти в комнату, я пришлю девушку с тем, что вамугодно.

– Нет! – Марина очень живо изобразила испуг. –Прошу вас никому не говорить о моей просьбе! Иначе кто-нибудь непременнопроболтается и мне не удастся поймать ее.

– Поймать? Кого? – не выдержал Сименс, и Марина совздохом искреннего облегчения выпалила:

– Ведьму!

Сименс мгновенно сделался похож на пойнтера, взявшего след.

– Ведьму? – Голос его стал высоким. – Миледиизволит шутить?

– Хороши шутки! – приняла Марина оскорбленный вид,старательно припоминая все, что слышала от Глэдис. – Я сама виделаотвратительную жабу, которая скакала со ступеньки на ступеньку: гоп-шлеп!гоп-шлеп! Потом откуда ни возьмись появился огромный кот… О нет, то был неМакбет! – остановила она Сименса, готового что-то сказать. – Небелый, а черный, величиной с доброго теленка, дикий, дышащий злобой, куцеухий,плосконосый, острозубый, неистовый, с острыми когтями и сверкающими глазами.Жаба вскочила на него верхом – и они исчезли, причем я видела, как замутился иповис в воздухе лунный луч, не доставая до земли, как будто его обрезали!

Глаза Сименса блеснули.