видел он и наверняка же еще и остальные здесь, не имея пока возможности рассмотреть источник его из-за ее же все спины и кровати, так еще и находящийся где-то внизу, будто бы и все тот же фонарик или ночник. В детстве же она уже спала с такими, когда не сразу находила или вообще не находила под рукой медведя и только с такими, предпочитая их любой приоткрытой двери. И ведь не столько уже и из-за той же все Розы, сколько из-за их же первой общей комнаты, поделенной надвое и его же буквально лунатизма и у нее же все под боком, так и что же ни на есть еще идиотизма, не способствующего раньше и со вторым-то разобраться, списывая все поначалу на ту же все луну, ее фазы и что это пройдет, когда света от первой станет побольше, а вторые наконец сменятся. По итогу же — дотерпел и дождал до того, что один раз просто напугал ее до чертиков, сев в ночи на кровати и уставившись на нее. И пусть ничего, по сути-то, не делал и не сделал ни с ней, ни с собой, как и не за- и говорил с ней, но и этого же ей было вполне достаточно и хватило, чтобы и как минимум проснуться от стороннего взгляда, а и как максимум больше не засыпать и не спать совсем в ту ночь и во все дальнейшие же без искусственного света, не говоря уж за затем уже и съезд каждого и в свою же комнату, вспоминая, что успела еще ранее вычитать об этом из книжек о снах и самих же сонников для общего развития и под интерес, и тут же понимая, что это лишь капля в море и она никакой не специалист, чтобы с этим правильно помочь и нормально же справиться, но и к ним же он не шел, помощи не просил, поэтому пришлось ей думать и соображать быстро-неправильно, держа в голове лишь основное правило о недопущении резкого пробуждения, ведь реакция после этого может быть совершенно разной и, более того, разнообразной, от того же все испуга и паники до агрессии и рукоприкладства в желании лишь защитится самому и спасти же себя от иного вмешательства в свой мир и не только же грез, но и зоны комфорта и личного пространства, параллельно тихо и спокойно уложив его обратно, вообще практически не касаясь, так сказать, словесно и на лопатки, что-то напев-намычав себе же под нос и ему же в уши. Как и в следующий же раз, поймав его у окон. Потом у двери на выход из квартиры, когда он в куртке на голое тело, шапке, обуви и домашних спортивных штанах среди ночи вдруг засобирался в университет, возродив в ее собственной же уже памяти параллельно флешбэк из прошлого и ее же детства, где одна из ее нянечек, знатно перестаравшись с педантизмом и пунктуальностью, отвезла ее в детский сад не с рассветом и даже не засветло, а при черном ночном небе и достаточно ярких белых звездах с растущей луной, и пусть зимой тогда, да и сейчас темнело рано, как и рассветало же поздно, но время было явно никакое, не для посещений: ведь сад был закрыт и даже для персонала, а и тем более для самих детей, сделав исключение лишь охраннику и закрыв его еще ранее внутри на ключ — и не возникло же сомнения до самых ворот с замком в своей внутренней адекватности и внешней же не реальности при пустых еще заснеженных улицах и только-только просыпающихся уже жителях желтых окон домов. Что же до него и после — этот и не только трюк с поимкой она проделала достойно и достаточно не раз и не два затем, надо сказать. И пусть он даже и периодически еще чередовался в своих ночных ухищрениях, но с достаточной периодичностью и повторялся в попытках выйти к луне и приняться ночью, даже, а и тем более через сетку: где уж там дверь, да и стены с потолком и полом. На последний же раз, уже далеко не крайний, даже и полностью отказавшись от надстройки у тех же самых окон в виде стульев, чтобы точно уж услышать, если вдруг крепко уснет и не увидит, не высыпалась же жутко, а спать хотелось. И всем. Роза же, к слову, справлялась с этим куда лучше их, либо отсутствуя чуть ли и не до самого утра следующего дня, либо спя так, соответственно, и после таких же еще загулов, что и танком не разбудишь, разве собаками. Его же и самого в дрожь бросало всякий раз, стоило только вспомнить еще тот ее прямо-таки и зловещий смех среди ночи в ответ на животный вой и рычание за окном. Не говоря уж и о том, что любила их. И гораздо же больше, чем и тех же все не и людей. Да еще и так, что даже немец-биолог из ранее любимого им и сестрой же небезызвестного сериала со своими же все доберманами — просто нервно курил в сторонке. Но и чего, кстати, как и он уже сам знал, не бывает с котами. И где те же все шутки про сорок их и у гордых одиночек — заканчиваются лишь их количеством, не качеством: что питомцев, что и их хозяев. Что и самой же Розы, что как и любила собак, могла так же и в раз же их возненавидеть, просто поставив на своего же куда более любимого любимчика в бою против не своего и не любимчика, будь то лично или нет, в реальности или во все том же сне: она же всегда и во всем, со всеми выкармливала и выхаживала черную собаку, нежели белую, опять же, где и обе свои-ее, снаружи ли, внутри, и, как ни странно, черную же — белой. И говоря же о том же все черном — черном и белом — белом: ее же инь никогда не имел из-ян, собственно, как и наоборот. И если что-то ей не нравилось — ей не нравилось: без всяких компромиссов и уступок, чьего бы и кого бы то ни было мнения. И, несмотря на ее же все весьма богатырский сон, дамоклов меч, свисающий с потолка над дверью, никуда не перемещался и наравне же все с чеховским ружьем, висящим на стене и над кроватью, обращенным в сторону той же все